Наверное, прошло какое-то время, пока оцепенение, намертво сковавшее мои члены, меня же частично не оставило, и я снова не обрел ничтожную способность воспринимать действительность – если ее, конечно, можно было назвать таковой – и начал снова ну хотя бы что-то соображать.
Возможно, к этому моменту я уже и сошел с ума, но все же факт он остается фактом: передо мной с мечом в руке стоял суровый древний бородатый воин с непокрытой головой, одетый в домотканую рубаху. На нем были сшитые из той же материи штаны, а обут он был в высокие по колени, не менее, грубой выделки кожаные сапоги.
Обернувшись, я увидел, что за моей спиной находится такое же лохматое и практически не отличимое от бородача существо. Только помоложе, да с круглым деревянным щитом в левой руке. Он зачем-то стукнул плоской стороной своего увесистого рубила о щит, и мой животный страх в мгновение перевалил за грань дозволенного. Но это уже частности.
Следует отметить, что оба были в нашем понимании роста среднего, но ежели судить по их непомерно развитым плечевым суставам, то с уверенностью можно утверждать, что сила в этих ручищах заключалась недюжинная.
«Нет, режьте меня на куски, но они не ряженые» – это моя скудная мыслишка еще могла выдать на-гора: мелкого… и мало.
– Не суетись, чужак. Не стоит, – невозмутимо, будто проснувшаяся голова у Пушкина, богатым басом сказал мне тот, что был постарше, и ни один мускул не дрогнул на его лице. – В суете правды мало. По-нашему разумеешь?
Я утвердительно кивнул головой, при этом зачем-то подумав, что глаголит он отнюдь не по-старославянски.
– Вот и ладно. Собирайся, чужак, с нами пойдешь. Только не думай по дороге учинять дурное. Тогда уж тебе будет худо. Лучше смирно, чтобы потом не загорюниться.
«Ну что, Грибничок ты хренов, влип? Влип, алчная халявная скотина? – не преминуло мне напомнить о себе мое до омерзения безмозглое и отвратительное „я“… Ну то, которое второе. – Ведь я тебя предупреждал. Ну и на кой тебе теперь, скажи на милость, такая сумма на счету, если приобрести скромный, увитый виноградом домик на побережье Адриатики тебе уж не придется?»
Я, признаюсь вам, не стал что-либо отвечать этой гнусной сущности на ее дышащий злобой сарказм. Не стал я реагировать на этот ушат нечистот, вылитый на меня в трудную минуту, а только поднял от безысходности к небу глаза и кротко спросил у Всевышнего: