– На вот, возьми, – сказал он мне, протягивая автомат. – Уже не надобен. Ты, главное, это… когда за нами поплетутся, им ничаво не отвечай. Иначе не отвяжутся.
Эпизод девятый
«Еще б немного – и сожрали»
Подобное шествие походило на похоронную процессию. Два десятка человек (или кто там они есть в их нынешнем состоянии) со скорбными лицами тащились за телегой Харона, не говоря ни слова. Вглядываясь в их глаза, не то стеклянные и безжизненные, не то бездонные, несущие в себе столетие, я понимал, что, дай им волю – и от твоей заблудшей сущности в мгновение ока не останется следов. Нельзя, наверное, переходить ту грань, что отделяет нас, живущих в этом мире, от них… вот именно от этих, до сей поры не знавших покаяния. Не ведавших ни Бога, ни любви, ни истины, ни радости, ни доброты.
И все ж один меня поймал. Он первым начал плакать. И я, дурак, тогда его спросил:
– Зачем? Зачем ты плачешь? Ведь все для вас давно уж в прошлом.
И тут, как вихрь, как ураган, как буря, началось! В меня врывалась каждая из двух десятков душ, мою же собственную разрывая в клочья и пожирая, как варан заглатывает пойманную жертву. Я еще видел их глаза и рты. Я видел эти челюсти в движении, где каждый мне пытался донести какую-то свою кошмарную, неведомую смертному любовь… Любовь, иль боль, иль грех, иль страх, иль покаяние!.. Не знаю!
Я еще видел, как Харон, с не свойственным для старика проворством, в секунду соскочил с телеги и, передернув автомат, дал очередь поверх голов, отправив красных восвояси. Потом я, видимо, уснул… Или забылся – мне неведомо.
Эпизод десятый
«До чего же широка страна моя родная»
Очнулся я по той причине, что кто-то нежно гладил ладонью мое лицо. Поначалу это были только невероятно приятные ощущения, а потом, открыв глаза, увидел Людмилу Георгиевну и понял, что это была ее рука. Люда смотрела на меня и улыбалась:
– Ну что мне с тобой делать, с таким эмоциональным? Скажи, мы когда-нибудь научимся беречь собственное здоровье? Почему ты не послушался Карпа Тимофеевича? Сдались тебе эти красные-зеленые, золотопогонные, серо-буро-малиновые в крапинку. Как ребенок, честное слово.
– Просыпаемся, барин, – услышал я голос Харона. – Считай, приехали.
Я поднялся и, свесив с телеги ноги, принялся усердно тереть ладонями физиономию. Спать мне уже не хотелось, но я с нарастающим остервенением продолжал, будто пемзой, драть лоб, уши, щеки, нос, пока та же рука, что гладила мое лицо, когда еще я пребывал в забытьи, не коснулась моей, вернув меня тем самым в прежнее, привычное нормальное состояние.