Папе же я пообещала, что проведу дорогу, как подобает нормальным
людям. А Джулиану просто пообещала, потому что Грезу он терпеть не
мог с того самого дня, как она у нас появилась.
Но я и сама собиралась поговорить с братом, а сделать это верхом
на Грезе было бы крайне сложно. Нет, я больше не хотела беседовать
с Джулианом о его глупых идеях, о которых я достаточно резко
высказалась еще вчера, на кухне. Вместо этого думала поговорить с
ним по душам, как мы не делали уже очень давно.
Напомнить ему, что мы – семья. Мы – Вердали, которые всегда
держатся вместе, не только в радости, но и в горе. И еще, что я
поддержу его в любом случае. Естественно, если он выкинет опасные
глупости из своей головы.
Я мечтала о том, чтобы возникшая между нами после того разговора
пропасть исчезла без следа. Хотя, надо признать, эта самая пропасть
появилась значительно раньше. Еще два года назад, когда мой брат
уехал учиться в Милерин. С тех пор Джулиан сильно изменился –
старался как можно реже приезжать домой, а если и показывался в
«Синих Холмах», то задирал нос и смотрел на нас свысока.
Поэтому, окончательно замучавшись от жары и пыли в повозке, я
все-таки перебралась на лошадь. Ехала с братом бок о бок,
нахлобучив на голову соломенную шляпу, и говорила…
Говорила обо всем на свете. Вспоминала ему наши проделки в
детстве, расспрашивала Джулиана о его учебе и друзьях в Милерине.
Затем принялась задавать вопросы о нашей прежней жизни в столице,
которую брат помнил намного лучше моего.
И мне показалось, что Джулиан стал постепенно открываться.
Сперва он отвечал на мои вопросы простыми фразами, но потом
разговор увлек и его. Смеясь, мы принялись вспоминать наши детские
проказы, затем поговорили о том, каким мы увидели наш новый дом,
«Синие Холмы», когда только в него приехали.
Тогда он еще назывался «Ржавая Подкова» и был порядком запущен,
с той самой ржавой подковой на входной двери. Но мы быстро привели
его в порядок, обставили и заботились о нем с любовью, пока не
умерла мама. Затем долгое время не заботились, но жизнь снова взяла
свое.
Поговорили и о маме, хотя мне все еще было тяжело о ней
вспоминать. И Джулиан почему-то заверил меня, что я – один в один
ее копия, а папа всегда говорил, что мама была первой красавицей
столицы.
Многие добивались ее расположения – она могла сделать блестящую
партию. Но мама так и не вышла замуж ни за одного из своих
столичных кавалеров, потому что услышала Зов Богини. Вместо этого
она отреклась от своей семьи, став Верховной Жрицей в столичной
Башне Бартетт.