— Держи! Двадцать штук тебе за глаза.
Я тут же разорвал коробок и принялся распихивать бумажные гильзы
в свой патронташ.
— Стрелять-то хоть умеешь? — с ехидством поинтересовался он.
— А то. С автомата, с пятидесяти метров легко!
— Да ну, серьезно? — прищурился старик, явно не поверив мне. —
Это где же тебя угораздило из пистолета-пулемета Шпагина стрелять?
Для участника войны ты больно молод.
— Разве я говорил про «ППШ»? Речь про «Калашников».
В 1947 году он уже существовал в металле, а в сорок девятом году
он начал массово поступать в войска советской армии. Так что к
пятьдесят шестому году это была уже далеко не редкость и я вполне
мог из него стрелять. Где-нибудь.
— «Калашников»? Что-то с трудом верится!
Пришлось прямо на ходу придумывать легенду, что я трижды
участвовал в любительских соревнованиях по стрельбе из автомата,
который впоследствии стал самым массовым огнестрельным оружием в
мире.
Вроде звучало убедительно.
— Ну-ну, соревнования... Вот мы в лес отойдем, я проверю, какой
из тебя стрелок, — скептически пообещал лесник.
Так как часов у меня не было, а Матвей Иванович их почему-то не
любил, пришлось ориентироваться на внутреннее чутье. На сборы ушло
около часа и в одиннадцать часов дня мы покинули дом егеря. Старик
запер дверь лишь на засов, но этим все и ограничилось.
Миновали одну улицу, вторую. Прошли участок Кудасовых, и по
хорошо видневшимся на снегу следам вошли в лес. Минут двадцать мы
петляли среди деревьев и плотных зарослей кустарника. Лесник,
словно ищейка, то и дело останавливался, разглядывал следы, вертел
головой по сторонам. Иногда приседал и внимательно осматривал
что-то на снегу. Ухмылялся, но вслух ничего не комментировал.
Я с интересом наблюдал за его работой. И почему жители Соболевки
его лесником окрестили — у него же совсем другие обязанности?
Впрочем, на бумаге все выглядит иначе. Он вполне мог совмещать и то
и то.
Так же я думал и о том, что раз я попал в пятидесятые годы,
нужно как-то пускать здесь корни. Как минимум нужно задуматься о
жилье, подыскать себе работу. Продолжать карьеру браконьера у
мутного Снегирева я категорически не хотел. Не мое это. Конечно,
жить со стариком может и удобно, но долго так тоже продолжаться не
может. Кормить и поить дармоеда просто так никто не будет. Вон,
даже слабоумный Вязовскин подрядился носильщиком быть.