Лет до десяти одноклассники ласково называли меня Пушишкой, а
иногда – Пулей, и просили “просвистеть” над ухом. Это еще можно
было терпеть. Но, по мере взросления, их словарный запас стал
пополняться обсценной лексикой, и я столкнулась с новыми
трактовками своего имени. Они были столь же далеки от слова
“прекрасная”, как вывернутые наизнанку калоши с красной подкладкой
– от лабутенов. Поэтому я твердо решила переименоваться при первой
же возможности.
Увы, бабуля и здесь умудрилась меня переиграть. Как-то мы с ней
пили чай и она, глядя на меня, шестнадцатилетнюю дуреху, своими
хитрыми карими глазами, ласково проворковала:
– Пульхерьюшка, золотце мое… Пообещай мне кое-что.
– Что, ба?
– Обещай имя свое в паспорте никогда не менять – в память обо
мне.
Это был запрещенный прием. Бабушка хоть точно и не знала, но
догадывалась, что как только мне стукнет восемнадцать, я из
Пульхерии превращусь в Полину.
– Ну ба-а-а! Все, что угодно, только не это!
– Пуша, девочка моя ненаглядная. Ну как ты не понимаешь? Имя –
это судьба.
– Вот именно! И моя судьба будет незавидная, если останусь
Пульхерией, – отрезала я.
– Не понимаешь ты, – продолжала гнуть свое бабуля. – Сон мне
приснился за год до твоего рождения. Ангел в белых одеждах
спустился с неба и поведал: девочку, что скоро родится, мы должны
наречь Пульхерией. Имя это защитит малышку от бед и хворей. А ровно
через год, день в день, ты и родилась!
Я вздохнула и с осуждением посмотрела на бабушку.
– Какой ангел, ба? Я атеистка, вообще-то.
Бабушка только отмахнулась от меня.
– Сама не знаешь, что говоришь. Потом еще вспомнишь наш
разговор. А сейчас просто пообещай. Не будет мне на том свете
покоя, если сделаешь иначе. Так и знай!
И я пообещала. Тогда мне казалось, что это все только слова. Но
получилось по другому.
Бабули не стало спустя четыре месяца. Через год после этого мне
исполнилось восемнадцать, и в тот же день я помчалась в паспортный
стол. Чем ближе я к нему подходила, тем труднее было идти.
Вспомнилась бабушка, ее слова, мое обещание…
Совесть – это вам не шуточки. Ее так просто не проведет даже
опытный плут, что уж говорить обо мне. Так я до паспортного стола
тогда и не дошла.
Промучившись от бесконечных вариаций на Пульхерию до самого
окончания филологического института, в двадцать один год, не
задумываясь, взяла себе творческий псевдоним. Я, вообще-то, и в
писатели пошла из-за имени. Потому что представляла, как
устраиваюсь куда-то на работу, знакомлюсь с коллегами, и все
начинают хихикать и шушукаться. Лучше уж работать дома в
одиночестве и, по возможности, ни с кем лишний раз не
контактировать.