— Хорошо. — Мартынов внезапно сменил угрожающий
тон на ласковый, что заставило меня насторожиться еще
сильнее. — Я понимаю, вы, Кирилл Бенедиктович, попросту
не совладали с эмоциями. Это логично и естественно. Маниак пойман,
доказательства, как говорится, налицо... Знаете, я бы тоже не
сдержался... Все эти убиенные детки... Порезал бы мерзавца на
ремни! И правильно, что вы так поступили. Пусть не по закону, но по
совести! Напишите чистосердечное признание, и я отпущу вас домой.
Только пообещайте не покидать пределы Фридрихсграда, пока все не
успокоится. Слово офицера! И на суде скажу, что вы выступали в
качестве нашего агента. А то, что убили мерзавца... так кто бы
сдержался?! Устраивает?
Я осознавал, что положение у меня угрожающее. Застигнут на месте
преступления, с оружием в руках. Кто поверит в странное существо,
сбежавшее за минуту до появления сыщиков?.. Никто, и будут правы. Я
бы на их месте тоже не поверил.
— Да, — вынужденно кивнул я. — Давайте
бумагу.
Мартынов подвинул ко мне стопку листов и чернильницу, но сам не
отрываясь смотрел мне в лицо. И, когда я начал писать, не
выдержал:
— Бреннер, послушайте, я вас давно знаю, вы кто угодно, но
не хладнокровный убийца. Даже в подобном экстраординарном случае.
Но и меня поймите, я вас и сейчас-то отпускаю исключительно потому,
что уважаю, как бывшего солдата, прошедшего огонь и воду. Много
наших тогда полегло, а мы устояли... А сбежите, так и у меня голова
полетит. Верите?
— Верю! — буркнул я, старательно выводя
готические буквы чертова дойчева алфавита.
— Постарайтесь уж, — вполголоса добавил
барон-капитан, наблюдая за тем, что я пишу, — не подвести
меня...
Я только кивнул, понимая, что Мартынов убежден в том, что
маниака убил я. И все его чувства и двадцатилетний опыт службы в
полиции приказывали ему сунуть меня в камеру и держать там
взаперти. Но он еще помнил, как во время войны мы выбрасывались с
десантом из дирижаблей, в запечатанных намертво капсулах прямиком в
гущу сражения, не зная, что ждет нас там: мгновенная гибель или
вечная слава. Нам повезло, мы выжили. Однако боевое братство так
просто не стиралось из памяти.
Поэтому я дописал свое чистосердечное признание, в коем поведал,
что именно от моей руки погиб убийца, и барон-капитан отпустил меня
на все четыре стороны под честное слово бывшего десант-риттера
кайзер-императорской армии. Хотя, как известно, бывших военных не
бывает. Все мы до сих пор мысленно где-то там, на полях былых
сражений...