И все-таки иллюзии были нужны ей, ибо благодаря им Бланш продолжала жить. И оставалась нужной. Ведь любая иллюзия была лучше обнаженной правды ее нынешнего существования.
В этой комнате правда обступала ее со всех сторон. Эта правда – громоздкая кровать в полутемном углу, инвалидное кресло и перекладина, прикрепленная цепями к потолку над кроватью. И ночной столик с множеством лекарств. И письменный стол, перед которым вот уже более двадцати лет не стояло стула. Да, это были её правда и действительность, как и сладковато-спертый запах ее инвалидности, напоминающий запах палой листвы, медленно и страшно гниющей там, где сыро и нет солнца. Бланш вздохнула и, услышав собственный вздох, вдруг заметила рядом с собой, в полумраке, чью-то плотную фигуру.
Погруженная в грустные раздумья, она совершенно забыла, что не одна в комнате. Обернувшись, незаметно посмотрела в лицо сидевшей рядом с ней женщины, которое полумрак одновременно прятал и раскрывал. Большие темные глаза, неотрывно следящие за картинками, мелькающими на экране, были полуприкрыты, или, скорее, сосредоточенно прищурены. Черты лица, подчеркнутые сгустившимися в комнате тенями, казалось, не столько смягчались возрастом, сколько поглотились им, так что дряблая кожа хищно покушалась поглотить, в свою очередь, детское лукавство, скрывавшееся ныне в ее складках. Но было в этом лице и еще кое-что, нечто большее, нежели возраст и смутная, по-детски неоформившаяся мысль. Было в этих сузившихся глазах и в этом пристальном взгляде нечто лихорадочное, а в лице – какое-то сердитое оправдание.
Оправдание чего? С трудом оторвавшись от лица Джейн, Бланш заставила себя перевести взгляд на экран. Быть может, все это ей почудилось? Может быть, она просто угадывает в поведении и выражении лица Джейн мрачные глубины, которых там нет? Это как когда слишком долго остаешься один: разыгрывается воображение, и надо бдительно следить за тем, чтобы оно не выкинуло с тобой какую-нибудь злую шутку.
В перепадах настроения Джейн не было ничего нового, как не было в них и повода для тревоги. Это просто первая фаза периодически случающихся с ней «припадков». Начинались они всегда одинаково – с резкого погружения в мрачное молчание, угрюмых взглядов исподтишка и внезапно вспыхивающей в глазах ярости. За всем этим мог последовать эмоциональный срыв, а потом, ближе к концу, запой. Когда-то давно Бланш составляла в уме расписание этих «припадков», так что сейчас никаких сюрпризов они для нее не таили. Она разбиралась в них. Она знала их причину. Она привыкла к ним.