Комиссар представил себе как Сара Милтон или же ее мать, Виктория Милтон, расчленяют тело своего отца и мужа. Ножами, пилой, топором. Запихивают куски плоти по мешкам, аккуратно завязывают мешки, помогая друг другу, выносят их поочередно, а потом половой тряпкой моют испачканные полы. Как ни в чем не бывало, по-хозяйски переставляя мебель для удобства уборки, по-деловому при этом переговариваясь между собой. Майку стало противно, противно до тошноты от такой мысли. Ну не мог, не мог он себе представить этих милых женщин в качестве умышленных расчленителей.
Однако, запись с видеокамер, возможно, говорила об обратном. И как истинный поборник закона и справедливости, Майк был просто обязан рассмотреть и эту версию. Весьма неприятную, надо сказать, но вполне жизнеспособную в отличие от версии, предложенной Йенсом. Несмотря на то, что на совещании комиссар поддержал его версию, он ни на секунду не сомневался, что она не сможет выдержать и мало-мальски серьезной критики. Однако, при своих подчиненных он не стал публично высмеивать ее, а вместе с ней, и самого Йенса потому, что, во-первых, это было бы не педагогично и ставило бы под удар все дальнейшие усилия младшего инспектора, способствующие профессиональному росту в качестве инспектора. А, во-вторых, была здесь особенная, своеобразная, понятная одному Йенсу, логика. Но все-таки она была. В отличие от никчемной Саммервуд, которая вообще не смогла выдвинуть ни одной путной версии. Да что там путной, просто ни одной.
После просмотра записи с Сарой Милтон, мысли Майка снова вернулись к этой прекрасной блондинке с Восточной тридцать первой улицы. Комиссар вспомнил ее прекрасные округлые плечи, гладкие руки, красивые ножки, мягкие нежные губки, плавные и грациозные движения и почувствовал внутри какое-то непонятное колыхание. Вернее сказать, ощущение это ему было знакомо и очень хорошо. Но он никак не ожидал подобных проявлений в отношении свидетельницы, а не исключено что и подозреваемой, по тяжкому преступлению. Однако, ничего с собой он поделать не мог. Да, в общем-то, и не хотел.
«Может быть, все-таки рискнуть и пригласить Сару куда-нибудь поужинать. В какой-нибудь шикарный ресторан. Обязательно шикарный и обязательно дорогой, потому что такой роскошной женщине не подобает столоваться в дешевых забегаловках» – бредовая мысль молнией проскочила в голове Майка, и он сперва ее испугался. Испугался до ужаса, до оцепенения в связи с простотой, и в то же самое время опрометчивостью, этой самой идеи. Но все же, это пока еще не совсем зрелое, где-то еще совсем зеленое, зерно уже заронилось в душу комиссара, уютно пристроилось там, обжилось, и было готово приносить свои плоды.