Савелий, прежде чем ответить, смотрит на небо. Выдавливает, словно нехотя:
– Ладно.
Но я вижу, что он доволен.
В лесной хижине уютно и тепло, в густой грибной дух вплетаются странные сладковатые нотки. Мед, что ли? Я с облегчением ставлю корзину на земляной пол, скидываю сапоги и валюсь на набитый сеном тюфяк в углу. Сразу же засыпаю, предоставив Савелию разбираться с «уловом».
* * *
– Княжич, вставай, беда! Бежать надо!
Савелий выглядит так, словно не ложился.
– Что стряслось?
– На замок напали!
Вскакиваю и бегу вслед за Савелием прямо сквозь заросли, ветки хлещут по лицу. Мне не больно. Велижский замок окружен огнями, слышен лязг оружия и амуниции. Солдаты. Бесшумными тенями мы проносимся мимо.
Почти сразу я понимаю, что оборона вот-вот рухнет. Слышу, как отец изрыгает проклятья с вершины замковой Вежи. Отборные ругательства заглушает звон мечей.
– Эх, холопы продали господ! – говорит Савелий и презрительно сплевывает под ноги.
Он резко останавливается, толкает меня в придорожную канаву, падает рядом сам. Мимо на рысях проносится отряд конных. Во главе меж двух факельщиков Ян Ильинич нетерпеливо стягивает с плеча лук. Дядька смотрит им вслед, вздыхает:
– Не выдюжит один князь Димитрий. Пошли, княжич!
Я хочу к отцу, но Савелий тянет меня в лес, к болоту. Иду к болоту.
Светает. Я покорно стою на кочке, проворный Савелий рубит молодые деревья и стелит гать. Иногда он бесцеремонно, как маленького, переносит меня с кочки на кочку. Я стараюсь пореже дышать. Болотная сырость заполняет грудь вязкой тяжестью, но Савелий не обращает внимания на запах топи. Следующая кочка неустойчива, я с трудом удерживаю равновесие.
– Эх, Юрий, подвел я старого князя, – вздыхает Савелий, резко обернувшись ко мне.
Он смотрит на что-то за моей спиной, я хочу обернуться, но боюсь свалиться с кочки. Очень четко вижу, как лицо Савелия бледнеет, а из груди его вырастает треугольный наконечник. В глазах Савелия тоска, он поворачивается к болоту, словно хочет еще разок посмотреть на обманщицу топь, покрытую маняще свежей травой. Тяжело, словно дуб, дядька рушится, расплескивая лицом вязкую жижу. Из спины его торчит черно-белое оперение арбалетного болта. Белая серединка краснеет, пропитываясь свежей кровью, темное пятно медленно расползается по старому кафтану. Я не отрываясь смотрю на секунду назад источавшее звериную силу тело, на могучего человека, разом превратившегося в беспомощную куклу, пока меня грубо опутывают толстой веревкой, плотно прижимая мне руки к бокам.