– Слава богу, что не грустно, – ответил я. – А главное, не скучно.
– Знаешь, так страшно! Ужасно, что все могло произойти именно так.
– Ничего. Все к лучшему, – зачем-то ляпнул я, с трудом понимая, что именно имею в виду.
– Да. А… ты на работу не опоздаешь?
Вопрос мне как-то сразу не понравился. В нем чувствовались знакомые, привычные интонации, и я снова насторожился. И насторожился вовремя, потому что какой-то торопыга на БМВ вдруг нагло въехал в мой ряд и резко затормозил.
– Опоздаю? Конечно, опоздаю, – ответил я после небольшого ругательства. – Но ты не переживай, позвоню, совру что-нибудь.
– Спасибо, – вздохнула она и уже в который раз набрала номер Витькиного мобильного телефона.
Телефон, судя по всему, был по-прежнему выключен.
– Знаешь, а это как-то неудобно.
– Что неудобно? – начал злиться я. – Ты прошла через такое… Ты чего?
– Нет, Саш, нет, неудобно. Вдруг мы приедем, а он там не один? Как мы будем выглядеть?
– Абсолютно нормально!
– Нормально? Мы?.. Ты ведь не знаешь, какой он иногда бывает. Потом, подумай, где эта Ивантеевка и где сейчас мы.
На этот раз сестра говорила дело. Мы все-таки слишком долго просидели в ментовке, пробки, судя по всему, были уже и на кольцевой, и в славное место под названием Ивантеевка мы могли запросто приехать не раньше одиннадцати.
– Ладно, а где он сейчас работает?
– Не знаю. Сейчас попробую позвонить на старую работу, – отозвалась сестра.
Но на старой работе никто не брал трубку. Мы не сдавались, сестренка звонила по каким-то другим номерам, но те или не отвечали, или, если ей все же удавалось вырвать кого-то из объятий сна, не знали о нашем Витьке никаких последних новостей. Зато их знала сестра, и ей пришлось почти полчаса объяснять каким-то своим разбуженным подругам, что он жив, здоров и какая идиотская произошла ошибка. А на пятом или шестом разговоре села батарейка ее телефона, и в Москву мы въехали в тишине.
– На, попробуй, может, заработает, – предложил я ей свой «Эриксон», отказывавшийся работать после ночных событий. Но и тот не пошел нам навстречу.
– Выключается, – грустно улыбнулась сестричка. – А может, это и к лучшему? Я сейчас в таком виде. Мне… мне надо побыть одной.
– Да-а-а… – выдохнул я. Затем краем глаза посмотрел на нее. Выражение лица сестренки наводило на мысль, от которой на душе становилось еще более грустно, чем тогда, когда мы ехали по этой дороге ночью. Она к нему не приедет. Никогда.