Он как на дикого зверя уставился на лейтенанта. Потом сказал на сносном русском:
– Будешь поваром и оружейником. Бежать некуда – кругом скалы на пятьсот вёрст. Искать тебя не будут. Ваши уже отправили твой гроб в Россию. В нём казнённый русский. Мы изрезали его на куски, он пытался бежать. Хочешь жить, работай. Побежишь – казним и тебя.
Душман отвернулся равнодушно и медленно поплыл прочь. Лейтенант, сжавшись в комок, осмысливал только что сказанное. Значит, его уже похоронили. Для Марины, для матери и отца – он мёртв. Для его дочки, маленькой Шахини, тоже. И только для Шехерезады он всё ещё жив. Она, конечно, ничего не знает в своем далёком Балхаше. Но лейтенант был уверен – даже если Шехерезада узнает, всё равно не поверит.
Значит – вечный плен и вечное рабство? Неужели так? Он был уверен, что сможет бежать. Он должен увидеть свою дочь и Шехерезаду. Вот немного отойдёт от побоев и издевательств и уйдёт в горы. Лучше смерть от голода на воле, чем медленное угасание в рабстве.
Самое обидное то, как он попал в плен. Двумя днями раньше мог уже улететь домой – срок службы закончился, но его друг, лейтенант Сергеев, уехал на трое суток в Кандагар по вызову начальства, поэтому пришлось остаться.
Он сразу позвонил Марине и сообщил, что задержится, но только на три дня. «До скорой встречи! – сказал он жене. Она как-то трудно вздохнула, будто знала, что встречи не будет. И всё это – лишь из-за почты. Так хотелось привезти ребятам письма из дома.
Сзади неслышно приблизился один из «духов», что-то крикнул на пушту и ударил лейтенанта прикладом автомата. Боль нахлынула резкой волной, потемнело в глазах. Мир поплыл и закружился, сворачиваясь в бумажный рулон. Глаза и улыбка Шехерезады заполонили мрачное серое ущелье.
Картина девятая
Раны от зверских побоев постепенно затянулись. Но синяки не проходили – доброхоты постоянно добавляли новых. Били, чем попало – тем, что было в руках.
Били за всё – за то, что не понимал их языка; за то, что пытался отвечать, когда кричали на него; за то, что волей не волей приходилось тратить на раба пищу; за то, что нужно было поить его водой…
Спать давали мало. Постелью служила каменная яма. Каждый считал своим долгом плюнуть в его сторону, пнуть при случае побольнее. Он был прокажённым, неверным, которому уготована только медленная смерть. И это несмотря на то, что он варил им пищу, мыл посуду, стирал их одежду, приводил в порядок оружие.