– Да за что же?!
– А за что вас можно сослать? – меланхолически сказал Нессельроде. – За стихи. Последней каплей станет эпиграмма на Аракчеева…
Что-то пошатнулось в мироздании; Пушкин замер с открытым ртом.
– Боюсь, Пушкин к эпиграмме на Аракчеева… хм, непричастен, – вернул небесные шестерни на место Бенкендорф. – Это господина Рылеева-с творение.
– Ну что ж, – развёл руками Нессельроде, – придется господину Рылееву с вами поделиться славою, для благого-то дела.
– Вы предлагаете мне присвоить чужие стихи?!
– Скорее спасти господина Рылеева от ссылки в куда боле холодный климат, – снова вмешался Бенкендорф. – Впрочем, если угодно, можете написать своё.
…О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Примерно так думал в один из мартовских дней, пришедших на смену тревожной зиме, грустный генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович. Он не читал этих стихов и вообще с современной поэзией был знаком мало. Но согласился бы со стихотворением, написанным молодым человеком, стоящим сейчас понуро перед генерал-губернатором.
– Ваши дерзкие эпиграммы, оскорбляющие самого государя… – говорил Милорадович, а сам думал: как бы найти такие слова, чтобы мальчик понял – он пытается биться со зверем, которого ему не одолеть. Пусть ругает Россию в своих салонах, но если он будет писать, его раздавят и забудут с усердием и даже с удовольствием.
До этого был инструктаж у Нессельроде и снова инструктаж у Нессельроде, и, для разнообразия, инструктаж у Каподистрии.
Каподистрия сидел, по-бабьи подперев ладонью щеку, и смотрел на Пушкина с нескрываемым интересом.
– Уповаю на информацию, которую вы получите в Екатеринославе, – говорил вездесущий лис Бенкендорф. – Пока что мы знаем: Зюден будет в Тамани в августе, так что будьте и вы там. В начале августа. В Тамани вас встретит или Чечен, если успеет перебраться туда из Екатеринослава, или Дровосек. Они оба в вашем распоряжении. Далее – самое главное. Как обнаружите Зюдена, – (голос Бенкендорфа не выражал сомнений в том, что Пушкин обнаружит Зюдена; ему, вроде бы, верили), – следите за ним. Если он поедет к Днестру, что не известно точно, – следуйте за ним тоже. Если нет, убивайте его и возвращайтесь, не медля. Рисковать нам ни к чему.