– Ага, – сказал Кока, – но это не важно. Важно, что пишущий полагает, будто возродить Кадмона может только Россия. Возможно, это и был Грозный, при нем и Сибирь присоединили, и Ливонскую войну он начал… Земли собирал. И дальше мы только и собирали, не отдавали почти ничего. А еще текст сообщает, что делать работу по воскрешению Кадмона лучше зимой – но это, наверное, еще от монголов осталось, дорог нормальных в России нет, а зимой можно по замерзшим рекам передвигаться. Вот тут, кстати, студент говорит, что нечетко понял смысл текста: там говорится о трудностях пути и зиме. Но говорится так иносказательно, что непонятно, то ли действительно о замерзших реках, то ли о том, что работу по воскрешению должен делать мертвый человек.
– Сыну, значит, писал, – сказала вдруг Нюра, – а когда он его убил?
– Кто кого убил? – спросила Мотя и тут же скривилась, – ммм… щеку прикусила…
– Ты про Грозного? – спросил Кока, – В 1581 году, в ноябре. Пятнадцатого числа.
– Ну, вот тебе и мертвый, и зима.
– Точно! – сказала Мотя, забывшая про щеку, – Ой, как интересно… А про сердца что-нибудь написано?
– Про сердца – нет. Хотя, возможно, он не понял. Или забыл. В любом случае, пергамент уже утерян, мы ничего не узнаем, – печально развел руками Кока.
– Слушайте! – Мотя вскочила, и забегала по комнате, размахивая рукой, в которой все еще держала кусочек халвы, – а давайте в Москву съездим, пока каникулы? В библиотеку имени Ленина, что-нибудь про сердца найдем. А? Поехали? Представьте, узнаем о сердцах, а территория у нас и так уже о-го-го! И запустим Кадмона, заведем его, как пламенный мотор, и все-все будет вокруг хорошо, и счастье для всех, и никто не уйдет обиженным… Поехали, а?
Кока и Нюра завороженно смотрели на бегающую по комнате подругу.