Машка, которую дёргающийся вожак сильно раздражал, подошла и
боднула головой в бедро, требуя успокоится. Почесал умницу за ушами
— действительно полегчало. А там и время начала церемонии
подошло.
Совет Мудрых не ударил лицом в грязь — обряд проводил лично
Парабат при участии всех связанных со служением сакральным силам
жрецов Совета. Волнующийся Роман, сжимая в руке крепкую девичью
ладошку, вёл Этайн не вокруг какого-то куста, свидетелем таинства
стал священный дуб города. Организованное жрецами действо
неожиданно сильно подействовало на Шишагова, казалось, движение
вдоль морщинистой коры древнего дерева не закончится никогда. Над
головами шелестели на ветру бурые прошлогодние листья. Когда жених
и невеста наконец завершили обход, глава Совета символически связал
их руки ветвями омёлы, срезанной с дуба золотым серпом в полнолуние
с соблюдением всех требований. Венок из таких же ветвей, усыпанных
оранжевыми ягодами, украсил голову невесты. Выставленная на
всеобщее обозрение невеста слегка оробела и прижималась к Роману,
впервые обретя в мужчине защиту и опору. В своём просторном платье
цвета молодой травы Этайн казалась воплощением наступающей
весны.
По знаку жреца отец и мать невесты под звуки древнего свадебного
гимна провели их между двух костров, круглый год горящих на алтарях
центральной площади. Хором певцов руководил сам Анагир.
«Не марш Мендельсона, но поют здорово, на несколько голосов.
Мелодия странная, чем-то напоминает германские марши», — успел
подумать жених, подходя к священным огням. Топлива для костров не
пожалели, остановись между ними минут на десять – прожаришься
равномерно, до румяной корочки.
На внутренней стене города не протолкнуться — охранники,
ремесленники, крестьяне и их семьи, не допущенные на площадь, тоже
хотели получить свою долю впечатлений от редкого зрелища.
Скучновато живут, такое представление для них — дар божий,
несколько лет вспоминать будут.
С неба снова сыпануло дождём, на щеках невесты дождинки
смешались со слезами — Этайн и сама не понимала, отчего плачет, но
сдержаться не могла.
Перед тем как выйти с вымощенной цветными булыжниками священной
площади, Роман накинул на плечи жены плат — большой кусок
разноцветной ткани. Когда стал возиться с серебряными булавками,
понял, что руки дрожат. Мокрое лицо Этайн светилось от
переполнявшего её счастья.