Но через пару минут затор рассосался и, понукаемые погонщиками лошади, начали медленно, но верно набирать скорость. Караван отправился в путь.
***
Сергей лежал на тюке с чем-то мягким и, пожёвывая зажатую во рту соломинку, усиленно боролся со сном. Недосыпание вчерашнего дня, наложившееся на ранний утренний подъем ссуммировались и давали о себе знать, медленно, но неумолимо преодолевая его сопротивление.
Они ехали уже больше четырёх часов. Он, эльф и догнавшие их уже после отправки десятник с копейщиком. Последний обладал каким-то труднопроизносимым средневековым именем, которое было сразу забыто, а паренёк окрещён Петькой.
Если десятник напоминал Чапая, то копейщик был вылитой копией его верного адъютанта. Весел, белобрыс, конопат, с длинным русым чубом, выглядывающим из-под кожаного шлема, который он умудрялся лихо носить набекрень, прям как его исторический прототип папаху.
«Точно как в анекдоте», – подумалось Сергею, – «Петька, Чапаев, Фурманов и Котовский, только Анки не хватает». Роль Котовского он отвёл, конечно же, лысому лучнику, оставив себе должность комиссара ихней грузовой «тачанки».
Ехать было скучно. Сперва он, подражая эльфу, попытался изучать окрестности. Но однообразный пейзаж по обеим сторонам дороги, состоящих из глухих зарослей с редкими вкраплениями небольших полянок, быстро его утомил. Подивившись выдержке ушастого, который бесстрастно следил за монотонным чередованием деревьев, он подсел к десятнику и попытался его разговорить.
Тот, сидя на дне повозки, в узком проходе между тюками и бортом, большим, похожим на штык, ножом, беззвучно шевеля губами, что-то ковырял в своём арбалете. Инструмент больше подходил для потрошения крупного рогатого скота, чем для тонкого ремонта, и это «что-то» никак не хотело ковыряться, вызывая беззвучную ругань их командира.
Расспросы Сергея особым успехом не увенчались. Не то, чтобы десятник отказывался отвечать, но это был далеко не римский патриций, который говорил, может быть немножко витиевато и старомодно, но свои мысли выражал вполне внятно.
Было заметно, что к десятнической должности он, подобно своему прототипу времён гражданской войны, поднялся из самой глубины простого народа. Может Стасий и был лихим рубакой, но связать между собой больше чем пару слов было для него непосильной задачей.