Свадебного пира Марк и вовсе не запомнил. Но навсегда, занозой, застряло в памяти выражение лица Луция, когда после пира праздничная процессия с флейтистами и факельщиками провожала молодых: Луций, не скрывая, жестоко скучал и явно терпел и ждал, пока кончится вся эта суета. Марк подумал, что будто бы уже видел когда-то и это сдержанное выражение лица, и эти скучающе-недовольные глаза, и эти поджатые губы…
После того как молодая жена смазала дверные косяки маслом, супруг – как положено! – перенес ее через порог на руках и тут же опустил на пол. Гости разошлись, едва только новобрачные переступили порог своего дома…
* * *
«Я помнил своего отца, и полюбить по-сыновьи отца приемного, как я ни старался, не получалось. А тот был слишком суров и недоступен, что тоже никак не способствовало зарождению сердечных чувств. Сухо поджав губы, он молча выслушивал доклады педагога-грека обо мне, воспитаннике, иногда, необыкновенно точно и кратко формулируя, задавал ему (всегда в моем присутствии!) вопросы, кивком головы или сдержанным жестом отпускал обоих. Впрочем, как я со временем понял, тот просто не выделял меня, своего приемного сына, изо всех остальных…»
* * *
По пальцам можно было перечесть случаи, когда Луций неловко гладил Марка по голове или хотя бы смотрел приветливо. И эти случаи Марк помнил все.
Впервые Луций приласкал мальчика, когда тот с горящими глазами рассказывал ему о своих первых успехах в школе. Закончил Марк словами:
– А еще я – один из пяти учеников, которых учитель ни разу не подвергал порке ни плеткой, ни розгами!
– Почему? – кажется, даже без тени интереса уточнил Луций.
– Потому… – Марк запнулся, не желая выглядеть хвастуном. – Потому что мы… потому что я стараюсь. Наверное… – закончил он неуверенно.
– Что именно «наверное»: «наверное, потому и не порют» или «наверное, стараюсь»? – достаточно добродушно рассмеялся Луций.
– Я стараюсь! – смутился Марк: стало и правда похоже, что он хвастает.
– Боишься наказаний? – теперь уже с явным интересом уточнил Луций.
– Вовсе нет! – гордо ответил Марк. – Я вытерплю без слез хоть сто ударов, но унижаться не хочу. И не стану! Я же не мул – я понимаю слова!
В этот момент Луций, подойдя к приемному сыну, погладил его по голове.
А однажды Марк услышал из-за двери материнской комнаты сдавленные рыдания и не смог не войти. Мать сдержанно и тихо плакала о чем-то своем, сидя у окна. Когда сын подошел и обнял ее за плечи, желая утешить, она вдруг заплакала еще безутешней, обхватив его голову и глядя прямо в лицо. Казалось, она отыскивает в чертах сына облик погибшего мужа. «Она плачет об отце, – уныло решил Марк, – ведь они так любили друг друга! А все говорят, что я похож на него как две капли воды».