Махнув рукой музыкантам и рабыням, чтобы скрылись с глаз, она удалилась с прямой спиной.
Эриной догадывался, что обидел её. Успел даже подумать, что сейчас достаточно сказать, будто он занят, похвалить за заботу – и обида исчезнет. Однако ему вдруг представилась на месте Летты Алайя. Мысль эта была нелепой, невозможной, и всё же властно захватила воображение, заставив забыть обо всём.
Жена ушла, а к Эриною приблизился Кипос и замер в поклоне.
– Кажется, ты говорил, что всё в порядке?
– С твоего позволения, господин, есть две вещи, о которых я не стал упоминать при всех.
Кипоса купил отец Эриноя – давно, ещё на севере, до вторжения в Ликею. Отметив цепкий ум раба, даровал ему волю и сделал домоправителем. Кипос стал преданным слугой. Он последовал за отцом на юг, наравне с солдатами терпел тяготы горного пути, зашивал раны, полученные господином на Гемандском перевале. В завоёванных Ликенах быстро обустроил дом.
Теперь он одряхлел, но хозяйственной хватки не потерял, и сыну старого хозяина служил столь же преданно. Именно ему Эриной был в немалой степени обязан своим благополучием. Все копьеносцы состоят на казённом довольствии, однако оно невелико, и в мирное время сыны покорителей Ликеи чаще всего быстро проматывали наследство отцов и перебирались жить в казармы, где проводили время в мечтах о новой войне. В достатке живут лишь те, кто сумел грамотно вложить деньги в землю или в торговлю. Эриною это помог сделать Кипос.
Ещё он был отличным домоправителем, умевшим вышколить слуг, и просто умным человеком, к чьему мнению стоило прислушаться.
– Говори, – сказал Эриной.
– В городе судачат о какой-то истории, случившейся под Южной стеной, и в связи с ней поминают твоё имя.
Эриной поморщился.
– Не сомневаюсь. Что ещё?
– С твоего позволения… Как бы ты ни был занят, мой господин, ты давно не разговаривал с сыном. Это совет пожившего человека, который видел, как твой отец воспитывал тебя.
– Ты прав, дружище, – согласился Эриной. – Пришли его ко мне.
Кипос удалился. Эриной упёрся локтём в изголовье ложа и замер, глядя на трепещущие огоньки масляных ламп. А потом зажмурился.
Пляска огоньков вызывала в нём тревожное чувство и почему-то напоминала об Алайе. Было в ней что-то от этих язычков пламени. Внешне она как будто всегда спокойна, даже может показаться хладнокровной, но присмотришься – и можно подумать, что вместо сердца у неё такой же светильник…