В итоге приехали мы, тушеные в собственном соку, и Димидко
разрешил сидеть в номерах до завтрашнего матча. Правда, я смутно
себе представлял, как мы будем играть в такую жару. Синоптики
официально признали +40, а значит, был возможен перенос игры.
Хорошего в этом мало, но все же лучше, чем свалиться с тепловым
ударом. Димидко уверял, что на адекватность местных рассчитывать не
стоит, но надежда умирать отказывалась.
В жару температура должна измеряться трижды в присутствии
арбитров, на метровой высоте от газона, и если она превышала
тридцать пять градусов, то требовалось спросить у обеих команд,
готовы ли они выходить на поле. Ну и летом, в жару, как и в моем
мире, играли либо до 12.00, либо после 19.00. Поскольку желающих
посмотреть матч было много, а все работали, нам предстояло выйти на
поле в 19.00.
К тому моменту солнце скроется, жара спадет, и игра по-любому
должна будет состояться. Не представляю, как мы выдержим, дышать-то
все равно нечем.
И вот, наконец, вечер. Полседьмого. Мы сидим в прохладной
раздевалке, собираемся с силами. Димидко уверяет нас, что мы
справимся, но если вдруг плохо – следует дать ему знать, чтобы
вовремя произвести замену.
Все-таки сложно играть летом на юге:
из гостиницы не выйти – солнце шибает как игрушечной кувалдой по
кумполу. Вот выйди сам и сыграй, пробеги хоть стометровку! На поле
– Сахара! Это только траве приятно, ее поливают постоянно и перед
игрой еще специально увлажняют. А парит-то как после такого полива!
Дышать нечем!
К тому же полив перед игрой снижает
температуру, и выходит, что сейчас в метре над землей ровно
тридцать градусов. Не вполне нормально, но и не смертельно, по
регламенту – можно.
После последнего замера температуры
Сан Саныч довёл, что комиссия приняла решение не откладывать матч.
Всё промерили, обо всём поговорили – игра состоится. Правда, будут
перерывы на водопитие, принесут подсоленную электролитами
водичку.
— …цыплята гриль, — пошутил Думченко
из темного угла.
— Ага, — поддакнул Гусак, — после
игры нас можно будет жрать.
— Нет, — сказал Микроб, — у нас мясо
жесткое. Варить надо часов десять. Самое мягкое – у молодой
бухгалтерши, она весь день сидит.
Не поняв, о чем они, Жека, у которого
от жары отключился мозг, ляпнул:
— Не цыплята, а канарейки.
— Канарейки, мужики, это английский
«Норвич», — вмешался я. – А все, кто будет на этом поле –
тушенка.