Тот же Пастернак писал, обращаясь к Сталину:
Я понял: все живо.
Векам не пропасть,
И жизнь без наживы –
Завидная часть.
Спасибо, спасибо
Двум тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.
Я понял все в силе,
В цвету и соку,
И в новые были
Я каплей теку.
И вечно, обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне.
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.
Или вот еще стихи Пастернака о Сталине:
А в те же дни на расстояньи
За древней каменной стеной
Живет не человек, преданье,
…
Судьба дала ему уделом
Предшествующего передел,
Он то, что снилось самым смелым,
Но до него никто не смел.
Можно ли удивляться, что подпись Пастернака мы находим под требованием расстрела «фашистских шпионов» Тухачевского, Якира и других? «Мы требуем расстрела шпионов. Мы вместе с народом и в едином порыве говорим – не дадим житья врагам Советского Союза»[59].
Духовное одичание интеллигенции «малого народа», потерявшей своих покровителей в лице еврейских большевиков, приобретало самые невообразимые формы. Писатель Вирта, например, построил свой загородный дом-имение недалеко от церкви, где служил священником его отец, – в том самом месте, где этого отца расстреляли. Он обращался к местным властям с просьбой перенести подальше от его дома кладбище, – где похоронен его отец, так как вид этого кладбища «портит ему нервы». Рамы на окнах своего дома он сделал тройными, чтобы не слышать мычание тех самых колхозных коров, которых описывал в своих романах[60].
Соратник Эйзенштейна драматург А. Ржешевский написал сценарий, по которому в тургеневских местах снимался фильм «Бежин луг», «модернизированный к современности» так, что прообразом главного героя был сделан Павлик Морозов. Основной замысел фильма состоял в глумлении над Русским народом. Недаром сценарист Ржешевский на съемках фильма в селе Тургеневе в поисках золота осквернил могилу предков Тургенева, взломав склеп и вытащив оттуда гроб. Не обнаружив золота, он в досаде раскидал кости из гроба возле церкви. Однако времена открытого глумления над русским народом прошли, и еврейский драматург был с позором изгнан из села.
Сталин как-то рассказывал М. Шолохову, что перед войной у него на даче были два юных корреспондента. «Два таких щупленьких еврейчика вошли ко мне, и вот один озирается и говорит: «Плохо живете, товарищ Сталин, мой папа живет лучше»