Летёха вздрогнул. Глаза расширились,
рот приоткрылся. Он как-то моментально растерял всё злорадство от
моих слов.
— Потому вопрос, — произнёс я, глядя
на побледневшего летёху. — Это у вас в ордене такая организация
хреновая, или конкретно тебя подставили?
Враз побледневшее лицо. Веко
дёргается. Губы зашевелились в неслышном шёпоте, а пальцы стали
переплетаться друг с другом. Вид злодея больше не внушал опасений.
Уверенность его покинула. Потому я продолжил:
— Муравьиная отрава очень редкая,
достать трудно, значит с организацией у вас все в полном порядке, —
сказал я, наблюдая за его реакцией, надо уловить момент, когда он
сломается. — Значит, подставляют тебя. С кем в ордене ты не
поладил? Может, конфликт какой-то был?
Никифор Андреевич и Уткин аж дыхание
затаили. Только слушали, замерев на месте. Словно превратились в
большое ухо.
— У тебя не так много вариантов, —
продолжал я мягким, спокойным голосом, глядя в глаза летёхе, — не
достали здесь, дотянутся в тюрьме, а мы можем защитить. Да я лично
тебя защищу. Заберу к себе на Святогор, и никто туда не сунется.
Обещаю.
Мы смотрели друг на друга. Он ещё
мысленно сопротивлялся. Перебирал события, варианты. Пытался
успокоить сам себя, но я чувствовал, что между нами установился
контакт. Мы настроились на одну волну.
Знаете такое ощущение, когда между
двумя собеседниками возникает желание доверять? Желание рассказать
всё несмотря ни на что, как в прорубь окунуться? Вот что-то
подобное возникло и у нас. Я это видел по его глазам. Понимал по
своим ощущениям.
— Кто дал тебе приказ? Капитан?— я
перешёл на шёпот, и летёха наконец-то дрогнул, кивнул. — Это его
инициатива? Ты с ним конфликтовал?
— Нет, — он покачал головой, —
господин прислал, а Константин Петрович передал мне.
— Кто ваш господин? Глава
ордена?
— Я не знаю, — просипел летёха. —
Двуликий, он мног....
Его взгляд скользнул в сторону, и он
вздрогнул всем телом.
— На меня смотри, не отвлекайся, —
начал было я, и тут пиликнул коммутатор Никифора Андреевича.
Непроизвольно мы все посмотрели на
него. На экране высветилось сообщение о самоубийстве капитана.
Не знаю почему, но я тут же кинулся
к летёхе. Было поздно. Он вскинул вверх скованные руки и свернул
себе шею.
— И этот ушёл, — просипел Никифор
Андреевич, когда я поднимался от тела.