Мы с Милой сбежали через крышу. Я взял её на руки и, предельно
укрепив ноги, приземлился уже за забором. Отдало в пятки и колени:
даже для одарённого прыжок с третьего этажа не так прост, когда на
руках кто-то ещё.
Погони не было, охранники даже не поняли, что кто-то покинул
поле боя. Не разговаривая, мы скрылись в ближайшем овраге, которых
на окраинах города рядом с приютом было полно. Пройдя по нему и
через пролесок около километра, остановились в заброшенном здании,
где я заранее оставил сумку с купленными днём вещами. Быстро
переоделись и вошли в городскую черту.
Через час добрались до отеля, ввалившись в него как
припозднившаяся парочка. В капюшоне лёгкой толстовки Мила спрятала
свои яркие волосы. На ресепшене на нас демонстративно не обращали
внимание, помня об отсутствии у меня документов при регистрации и
денежной «надбавке» за безразличие. Здесь таких постояльцев была
добрая половина, так что вопросов не возникало.
В номер ввалились уставшими, грязными и голодными. Мила сразу же
ускользнула в душ, а я по-быстрому съел пачку печенья из вечерней
доставки и расслабленно откинулся на просторной кровати. В голове
собирался паззл из обрывков памяти тела и души.
Мы с Александром были похожи. Он с детства рос среди озлобленных
детей, готовых порвать друг друга за косой взгляд, а мои первые
воспоминания связаны с огромной тёмной ямой, пропахшей потом и
кровью тренирующихся убивать друг друга мальчишек, чья жизнь чаще
всего заканчивалась на арене под восторженные крики толпы. И он, и
я, можно сказать, преуспели. Много лет спустя, когда я стал
величайшим чемпионом имперской арены и мог выбрать себе любой путь,
я выбрал справедливость, как тогда считал. А Саша... его просто
боялись, что для приюта одарённых уже неплохо. Будь у него больше
времени, думаю, он мог бы взять своё место под солнцем.
Увы, сначала ему не повезло с попаданием на операционный стол,
пусть отчасти он и сам был в этом виноват, а потом его личность
оказалась поглощена мной. Хм... может, не так уж и поглощена? Нет,
скорее, я чувствовал его как незаметно появившуюся часть себя, чьи
воспоминания не воспринимались чужими. А может, в том и был план
Ткача? Чтобы я спас этого несчастного паренька и помог ему стать
тем, кем сам не смог, но при этом избежав самых больших моих
ошибок? В груди утвердительно потеплело от этой мысли.