У Максима со зрением всё было в порядке. Но он предпочитал
тратить оптическую силу глаз не на какой-то диван на съёмной
квартире, а на саму Женьку. Тем более, когда она в таком
первозданном виде.
Вид начинался у самого пола, на древесную поверхность которого
спускались Женькины носочки, чуть изогнутые в подъёмах стоп, чтобы
аккуратные пальцы смогли достать до пола. Левая стопа – справа,
правая – слева, потому что Женя перекинула одну ногу на другую.
Максим немного запутался и не знает, какая выше. Да и какая
разница?
Тонкие икры чуть-чуть похожи на бутылочки, потому что упираются
в край дивана. Видно мышечное сечение. Вершиной для Максима
становятся мелкие и округлые коленные чашечки, потому что он сидит
в кресле как раз напротив. И пытается продолжить свой рассказ о
теории струн. Но рассказ не хочет продолжаться. Да и вообще – как
они заговорили об этих дурацких струнах?
Изгиб её бёдер от Максима прячется, за коленками сразу виднеется
напряжённая ямочка пупка, едва-едва шевелящаяся в такт Женькиному
дыханию. А узкая талия чуть расширяется к рёбрам. И здесь
начинается самое интересное.
У Максима перехватило в горле.
Совершенно, абсолютно не перекрытая ничем девичья грудь.
Напоминающая аккуратные капельки, полнеющие к низу. С вершинками
яркого, вишнёвого цвета – что само по себе необычно для общего
светлого колорита Женькиного кожи. Одна «вишенка» смотрит прямо на
него, а вторая – чуть в сторону, потому что сидит Женька немножко с
оборотом к нему.
Груди её даже не ощупь кажутся мягкими – хотя почему кажутся?
Будто бы Максим не знает доподлинно… Кожа именно в этих местах у
Женьки, кажется, самая нежная. Чуть что – покрывающаяся мурашками,
которые приятно щекочут пальцы. Или ощущаются губами.
А соски – плотные и упругие. Собирающиеся остренькими конусами,
покрывающиеся микроскопическими налитыми бороздками от
прикосновений. И не только от прикосновений. Например, сейчас им
достаточно только зрительного контакта – зоркие глаза Максима как
раз замечают, как правый сосок из кнопочки уверенно превращается в
стрелочку. И Женька ёжится, как от холода. Хотя на улице – двадцать
три выше нуля.
Она собирает руки под грудью, обхватывает сама себя за локти. От
этого между грудей её не остаётся ни малейшего расстояния, их
притискивает друг к другу. Кажется, от этого они наливаются ещё
сильнее, из капелек превращаясь в шарики.