Пусть обманывает и дальше – так бы ты сам решил, только дай тебе волю.
Внутренний голос был, как всегда, настроен скептически относительно как самого Владимира, так и перспективы их общения.
Его размышления прервались, когда он шагнул в дом. На первом этаже было непривычно тихо, тогда как обычно у мамы работает телевизор.
А вот и она сама – лежит на полу, свернувшись калачиком, как бездомная дворняга… Он, сдавленно охнув, бросился поднимать ее.
Все это бесполезно и бессмысленно – навещай он ее хоть каждый день, она будет вот так напиваться и валяться на полу. И, тем не менее, он все равно будет приходить, поднимать ее, и наводить порядок в доме, и приносить ей продукты, потому что он должен вообще-то с ней жить и следить за ней. И медленно загибаться самому, развлекаясь перечитыванием книжек из своего детского шкафа… Пока что у него получается избегать этой обязанности и жить отдельно от нее, но сколько еще будет получаться? Наступит момент неизбежности, когда это призовет его, и он переедет.
Сколько раз он мысленно сравнивал ее с чемоданом без ручки и тут же ругал себя за это… (это ведь твоя мать, а не какой-то там чемодан!)
– Мама! – он потряс ее за плечи. – Просыпайся! Пора вставать…
Это и правда была сильная степень опьянения даже для нее – она с трудом разомкнула глаза и промычала что-то – кажется, что хочет пить и чтобы ее не беспокоили. Ничего оригинального, в общем.
Подняв ее на руках – поскольку она была очень расслабленной и вялой, захват потребовал усилий – он отнес ее в кресло и принес, набрав из кувшина на кухне, стакан воды. Горечь разливалась у него внутри, отравляя его мысли, как всегда в таких ситуациях. Конечно же, он звонил ей час назад – и ему казалось, что она вполне прилично разговаривает… Она умело притворяется трезвой до какого-то временного предела, после которого просто вот так валится на пол и засыпает.
Может, ей доставляет тайное удовлетворение дремать на досках? Крестьяне, например, любили свою землю – а она очень любит свой дом, его родные доски. Она вообще в принципе любила свою собственность, коей считала и своего сына. «Разве я родила тебя не для того, чтобы ты мне теперь помогал?» – однажды совершенно искренне спросила она, и он не знал, что ответить. В самом деле, для чего она его родила, с какой идеей – это ей виднее, но если так, то лучше бы уж не рожала.