Владимир склонил голову и прищурился, вспоминая:
– Ну ладно – было пару раз… Но тебе не кажется, что во всех провинциальных городах у людей бывает такое мироощущение?
– Ну не знаю… Это надо тогда жителей всех провинциальных городов опрашивать…
– Да, много времени опрос займет.
– Но мы с тобой даже ни разу не были в столице, – гнул свое Макс. – Тебе не кажется это странным? Как будто город держит нас…
Володя покачал головой:
– Я же все-таки уезжал в двенадцать лет…
– Ну да, конечно, очень далеко – в областной детдом.
– Тем не менее, это было! Да и в душе я путешественник, и когда-нибудь осуществлю свою мечту.
Макс хохотал так громко, что соседи снизу начали стучать чем-то по батарее.
– В душе путешественник! – проговорил он. – Ну, разве что в душе.
Володя только улыбнулся, не обижаясь на друга. Он прекрасно понимал, что никаких возможностей уехать куда-либо у него не было – и пока не предвидится. Он закрыл эту тему своей жизни, просто смирился, как смиряется, например, прикованный к коляске инвалид с тем, что полноценная физическая жизнь ему будет отныне недоступна.
Его мысли перекинулись на Любу. О чем бы он ни думал и ни говорил, кончалось все одним – ее милым образом, от которого одновременно становится сладко и тяжело, а счастье густо перемешивается с непонятной тревогой…
24
Во сне он так же мастерски владел хореографией, как Люба, и они танцевали вдвоем на большой пустой, темной сцене.
Им и не нужен был никто больше – они были вдвоем в этой упоительной темноте и танцевали только друг для друга под музыку, которую слышали только они…
Сцена была чуть припорошена снегом, но воздух был пронзительно чист и ясен; музыка крутилась, уходя в упоении под своды театра, а они были на таком эмоциональном подъеме, что…
…не замечали ни того, что становится все темнее, ни того, что атмосфера как-то меняется – звучат лесные трели, темнота начинает клубиться не то дымом, не то туманом, а вокруг появляются ловкие, юркие тени, заполняющие все – и рука Любы наконец выскальзывает из его руки, потому что так и должно быть, потому что она не для него, и он не смог ни помочь ей, ни вылечить ее…
Он в отчаянии пытается вернуть ее и удержать, но его самого поглощает густой белесый туман, через который он ничего не может разглядеть.
И он просыпается, разом вспоминая бессилие и горечь, душевный надрыв, испытанный когда-то в темноте чулана.