В условиях сурового Заполярья он надеялся любоваться суперпейзажами белых ночей, бесконечно-таинственными полузакатами и восходами – никогда не уходящего за горизонт – светила, словесно, но доходчиво расписанными Кехиным однокашником, год назад сидевшем в этом кресле. И чем-то еще – щемительно нежным, уточненным, но неизведанным, а потому особенно желанным: то ли умопомрачительной загадкой северного сияния, то ли вкусом терпко-хмельной ягоды морошки…
Но был день самого начала лета, и все общеизвестные прелести заполярных широт были загрунтованы скукой и духотою этого дня, как воображаемая многоцветная картина, грубым полотном холста. Младший лаборант Лаборатории пегматитов уважаемого сибирского института, Кеха Семенов был ужасно удручен.
Он ехал со своим шефом Пал Палычем на очередной геологический сезон в Вороньи Тундры. Для Семенова был это первый сезон, а для Лаборатории, которую они представляли, последний, не планированный ранее, ограниченный в сроках, не обещающий никаких приключений.
Пал Палыч, едва въехали на территорию аэропорта, ушел узнать эпилог истории романа кладовщицы порта Раечки с авиатором Дыриным. Год назад история эта так поразила Пал Палыча классической стройностью сюжета, в котором он сыграл весьма представительную роль столичного донжуана, что и весь текущий год, и особенно последнюю неделю, Пал Палыч оптимистично отрабатывал роль по плану второй серии романа.
Кеха Семенов бездействовал. Вернее, было бы сказать, что он – утомленный, сморенный духотой и разочарованием – дремал, вытянув ноги и сложив на груди руки. Но сон не приходил, и младший лаборант, прищурив глаза, наблюдал текущую перед ним монотонную жизнь старенького аэропорта.
Песчаное летное поле, окаймленное желто-зеленым разнотравьем и колючими цепкими кустарниками, было пустынно. Маленькие "Ил"ы и «Ми"шки, свободные от работы, примостились у не широкого озера. Голопузые лопарские бутузы копошились под надзором отцов-авиаремонтников, под крыльями отдыхающих машин и не было им дела до белого солнца, до нещадного кольского комарья.
После редкого взлета, либо тaкой же редкой посадки, над взлетным полем надолго зависало желтое облако пыли, которое, возмутив окружающую среду, растаскивалось внезапными завихрениями и быстрыми теплыми сквознячками, либо медленно и неохотно возвращалось в земную колыбель своя.