— Я хотел свалить оттуда, но не смог, — пояснил я, — все тело
будто парализовало. Ну, знаешь, как от сонного паралича… хотя хз,
он у вас тут бывает вообще? Ты знаешь, что это за штука?
— Гарик, я же не вчера родилась, — с упреком сказала моя
собеседница, — и потом, когда в промежутках между “постановками”
паришь в пустоте, это вполне тянет на внетелесный опыт. Ну и что
там Юри?
— Напоила меня какой-то гадостью и начала про нашу вечную любовь
рассказывать. Знаешь, она на самом деле капец как убедительна в
амплуа яндере! Потом еще и нож достала…
Рассказывать про то, что еще вытворяла наша общая подруга, я не
стал. Вдруг Монике эти откровенные детали не понравятся. Обидится
еще на Юри, а та, добрая душа, ничего не поймет и будет терзаться,
где же она накосячила.
— Я пытался сбежать, а потом появились Саёри и Нацуки. Обе дох…
то есть мертвые — за одной петля волочится, у другой шея свернута
так, что голова назад смотрит.
Моника скрестила руки на груди.
— Звучит как обычный кошмар. Не переживай, Гарик, со всеми
бывает, — сообщила она, — хочешь шоколадку? Уровень сахара в крови
надо периодически поднимать.
— Да нет, спасибо, — отмахнулся я, — я не из-за кошмара
испугался вообще-то, хотя он тоже не очень приятный. Штука в том,
что сегодня, прямо перед обмороком, когда мне стало хреново, я
видел эту комнату снова.
— В каком смысле “видел”? — спросила Моника.
— Не знаю, — пришлось признать мне, — это сложно объяснить. Как
будто они обе существовали в одно и то же время. Представь, что ты
стоишь и щелкаешь выключателем лампочки. Щелк — свет горит. Щелк —
и темнота. Вот так же и здесь. Я попеременно видел и обычную
аудиторию, и кошмарную.
В аудитории (обычной, не кошмарной) воцарилось молчание. Моника
соскочила с парты и направилась к… кладовке, в которой хранились
манга Нацуки и чайный набор Юри. Взяла пластиковый кувшин с
остатками воды, выплеснула их в горшок с одиноким неизвестным
растением (я бы сказал, что это фикус, но скорее всего, ошибся бы —
для настолько не шарящего в ботанике человека все, что не похоже на
кактус, будет фикусом). Потом вернула кувшин на место и выглянула в
окно. Я терпел, хотя меня самого там дожидалась Саёри. Мог бы уйти
и даже имел на это право, но уж больно у Моники был вид серьезный и
задумчивый.
— Буду честна с тобой, Гарик, — наконец произнесла Моника, — ты
меня озадачил.