Рыдающего Костю «Малыша» после нервного срыва прямо на прощании едва доволокли до его дома. Борькина невеста и любовь всей жизни, Ирина, сама опухшая от слёз до неузнаваемости, не отходила от мамы, периодически капая ей валокордин и делая уколы успокаивающего. Любимая Тётя поддерживала отца, которого я в первый и последний раз в жизни видел плачущим. На поминках я, будучи сильно не в себе, объявил всем родственникам, что была бы моя воля – я бы их всех уложил в землю, лишь бы брат встал. Потом в течение долгого времени, перед приездом в гости к родителям, они выясняли, буду ли я на тот момент дома.
От Борькиной смерти я не отошёл до сих пор.
На этом чёрная полоса не закончилась. В конце мая на службе всем сотрудникам объявили, что научно-производственное направление, над которым работал наш отдел с момента своего образования, переходит в «закрытый режим». Тему передают на родственные «ящики», которые с распростёртыми объятиями примут и развивавших её учёных вместе с инженерным персоналом.
Во весь рост встала дилемма: полностью перейти в «невыездные», но зато продолжить трудиться по родной доме́нной тематике, по которой я уже написал несколько статей в специализированные закрытые сборники и сдал экзамены в аспирантуру, или послать семь лет службы «коту под хвост» и уволиться «по собственному». Форму допуска можно было «снять» в течение нескольких лет, устроившись на открытое предприятие.
Решение необходимо было принимать быстро, но серьёзно взвесив все последствия, и, обязательно на трезвую голову, добиться чего никак не удавалось. После развода я пустился во все тяжкие, а Борькина смерть сильно усугубила ситуацию. На службе с пониманием относились к моему состоянию, и практически каждый день непосредственный начальник, «Карась», отпускал меня с середины дня по какому-нибудь несуществующему «срочному» делу. И я двигал к кому-нибудь из друзей править тризну по брату, и «банкет продолжался».
К нормальной жизни меня совершенно неожиданно вернул Эдик, друг юности, молодости и всей дальнейшей жизни. Его младшая сестра, Наталья только что разорвала затянувшийся, измучивший её роман с «женатиком» и пребывала в депрессивном расположении духа. Желая «порадеть родному человечку» и одновременно помочь другу (а вдруг срастётся?), Эдик попросил меня сшить сестре джинсовую юбку. Далее события развивались не совсем по запланированному Эдуардом сценарию: Наташка пришла на примерку и задержалась почти на восемь месяцев. Мы проживали попеременно у меня, у неё и в холостяцкой берлоге Эдуардика. Но это, как говорится, уже совсем другая история.