Зелёные блики - страница 2

Шрифт
Интервал


Расправляются листья. Оживают слова.
Память мечется вспышками молний.
А потом над землёю всплывёт синева,
как над нами тем летом. Лишь помни…

«От оклика в ночи проснуться…»

От оклика в ночи проснуться,
но никого, лишь всхлипы труб,
луны фарфоровое блюдце,
краплёность неба, сухость губ,
тоски зелёные побеги
через забвения бетон
и жизнь от альфы до омеги
как времени протяжный стон.

«Оглянуться назад, только больно глазам…»

Оглянуться назад, только больно глазам
от слепящего чёрного света.
Сколько ни повторяй отворись, мол, Сезам,
ни ответа тебе, ни привета.
До себя не докликаться в прошлого мгле —
кошки серы и свечи остыли.
Маргарита ли, ведьма ли на помеле?
Да и сам ты, о господи, ты ли?
Этот шкет лупоглазый, этот юный балбес,
этот дурень успешный за сорок
проступают из канувших в нети небес
как в намёке укрывшийся мóрок.
Близорукая мысль. Дальнозоркая грусть.
Ленинградские тучи разлапы.
Дождь играет на лужах без нот, наизусть.
Зелень глаз из-под плачущей шляпы.
Замять лет. Круговая порука тоски.
Четверть века. Прикушенный волос.
Память вяжет и вяжет свои узелки.
Льнёт над временем к голосу голос.

«Всё, что тебе наплели об этой жизни, забудь …»

Всё, что тебе наплели об этой жизни, забудь —
всё это лажа, туфта, пустопорожний бред.
Не надувай щёки и не выпячивай грудь,
будь тем, что есть а заслуги твоей в том нет.
Нищему манна с неба, кесарю власти блуд,
челяди не по чести, не предавала чтоб.
Если блаженны, то разве те, кто в любви не лгут.
Если безгрешны, то разве младенцы во тьме утроб.
Просто это пришло – дозваться ты бы не смог.
Так приходит рассвет, когда бесконечна ночь,
так, наплевав на время, с тобой говорит бог
и никаким таблеткам этого не превозмочь.
Нечего к бабкам ходить – сами придут спросить.
В зеркало не смотри – в нём только твой палач.
Лучиком изумрудным тянется взгляда нить
сквозь непроглядность туч, сколько дожди ни плачь.
За вспыхнувшим светом глаз не поспевает звук.
Четыре времени года сливаются в долгий миг.
Над океаном парит птица распахнутых рук.
Щёку щекочет тающий в полночи утренний блик.

«Ранней ли осенью, поздней весной…»

Ранней ли осенью, поздней весной
сон предрассветный набухнет тревогой,
словно душа застарелой виной
перед не пройденной дальней дорогой.
И заступая во сне за черту
жизни, со смертью играющей в прятки,
вспомнишь, отбросив пустую тщету,