Дверь все-таки открылась, но вместо двух давно женатых людей появилась одна моя учительница, так грубо разрушившая все мои воздушные замки. Вздохнув, она посмотрела на меня:
– Собирайся.
– А знаешь, что было дальше? – спросил я у деда, заваривая лапшу быстрого приготовления в его неизменную мисочку с черным орнаментом, – дальше моей учительнице пришлось вести меня домой, потому что ты был не в адеквате.
– Сделай громче, – дед смотрел сквозь меня, якобы пытаясь разглядеть, что в этот момент показывали по телевизору, который я загородил, чтобы завладеть его вниманием.
Я положил пульт рядом с ним и молча ушел из кухни.
Проблема деда заключалась в том, что он, по сути, остался один. Моя же проблема заключалась в том, что я понимал, что тоже останусь один, повторяя его судьбу, и от этого вся последующая жизнь представлялась мне еще более сложной. Увы, я постоянно пытался разглядеть в нем те чувства, которые на самом деле были чужды мне самому – понимание и родственная любовь.
Нехотя признавая, что мы схожи характерами, в какой-то момент я понял, что практически ничего о нем не знал.
В моем детстве мы долго жили с ним вдвоем в стенах однокомнатной квартиры, я изучил его привычки, и точно определял, когда он хотел выпить пива, а по интонациям в его голосе понимал, сколько именно бутылок он выпьет за этот вечер.
Я прекрасно знал, на каком боку он спит. Я привык не волноваться, когда по ночам мне казалось, что он перестает дышать.
Я научился подбирать нужные обещания, которые обязательно исполню после наших прогулок в парке, чтобы он купил мне пончиков или мороженого. А иногда – сладкой ваты или печенья, в зависимости от того, кто арендовал торговые площадки парка в тот или иной теплый месяц моего детства.
И все же это был чужой мне человек, о мыслях и чувствах которого я имел лишь смутное представление по тихим крикам моей матери, когда она к нам приезжала. В разговорах эти двое чужих людей всегда понижали тон, когда речь заходила обо мне. Урывками до меня доносилось то, что она очень эмоционально, но очень тихо говорила деду:
– Хватит растить ребенка в гадюшнике!
Что такое «гадюшник», я понимал дважды в неделю, когда у меня заканчивались чистые стаканы, чтобы с утра выпить чай. Дважды в неделю – один раз после школы в среду и второй – в субботу я устраивал уборку. Стандартно в нее входило мытье посуды и пылесос. И то, и другое выходило не лучшим образом, хотя я очень старался. Только спустя два года после того, как я начал убираться, мама рассказала мне, что мешок, который находится внутри пылесоса, надо вытряхивать, а чтобы посуда лучше мылась, нужно использовать специальное средство.