Каждое его движение, каждое его слово сводило меня с ума и унижало еще больше. Я сжимала его запястье так крепко, будто бы это был единственный шанс удержаться мне на краю этой серой бездны, которая так жадно вглядывалась в меня.
— Макс…
Движения ускорились, мешая мне думать, не давая вспомнить, кто я.
— Давай, малышка, проси меня, — раскаленным гвоздем в мозг ворвались его слова. — Проси меня, чтоб я тебя отпустил, чтоб ушел. Давай, Лера. Чего же ты молчишь?
Его прикосновения вызывали во мне огненные волны, неистовым жаром разносящиеся по всему телу. Я непроизвольно двигалась с ним вместе, доводя до взрыва скрученной спирали внизу моего живота.
— Скажи, Лера, — требовал он. — Скажи, чтобы я ушел.
Я подалась к нему, почти целуя, почти теряя себя, почти растворяясь в нем. Мне было так мало этого шепота, так мало его, я хотела, чтобы он целовал меня с той же жадностью, с которой он на меня смотрел, хотела сгореть с ним. Я мазнула своим губами по его, но он отстранился в последний момент. Отрезвление от его близости, оттого что происходило с нами, что он делал со мной, накрыло меня ледяным душем ровно через секунду после того, как жестокие пальцы перестали меня пытать, оставив желание пульсировать во мне так и не расцветшим цветком. Что я делаю вообще? С этим в одной постели? Что я творю?
— Уходи, — выдохнула я, и чуть не разрыдалась, когда он отстранился, перестал греть меня своим телом.
На его лице не отразилось ни капли разочарования. Только порядком надоевшая улыбочка совершенно поехавшего человека. Его взгляд скользнул по моей обнаженной коже, и я поспешила спрятаться от него. Отвернулась от этого, свернулась клубком, не желая ни видеть его, ни слышать. Не желая раздирать еще больше рану своего морального падения, причиной и свидетелем которого он стал.
Макс и не настаивал. Буквально через секунду я услышала, как отворилась дверь, выпуская моего мучителя.
В голове мутными пятнами плавали воспоминания, сердце все еще колотилось, а огонь внизу живота не погасил даже самодовольный вид этого мерзавца. От омерзения к себе и своей реакции на этого к горлу подкатила тошнота. Выпитое шампанское так и не смогло удержаться в моем желудке, и я побежала в ванную комнату.
Опустошив желудок, взглянула на себя в зеркало. Тушь размазалась, кожа блестела, волосы растрепались, платье сидело неопрятно, и довершал ужасный вид порванный по тонкому шву пояс, из которого уже во все стороны начинали торчать быстро обтрепывающиеся нитки. Ужасное, невообразимое нечто глядело на меня из зеркала. Низ живота ныл от неудовлетворенности и отвращения к себе и ему.