«Наверное, так становятся вынужденными монашками: сильнейшая беда усмиряет плоть, опустошают душу…» Георгий понимал, что мысль пришла совершенно не вовремя: ведь если голова озабочена карманом-ловушкой, воровским капканом, то высоким рассуждениям не избежать хотя бы толики фальши, а то и кощунства. Однако назойливая мысль продолжала развиваться, как будто струясь из карманного зева: «…И неизвестно, когда еще в смиренной, но отнюдь еще не святой душе поселится высокое, и поселиться ли – даже в молитве, в одиночестве, в труде…» Георгий накрыл карман ладонью и сосредоточился на девушке, чувствуя, что сейчас произойдет необычное.
«Монашка» протиснулась к кондукторше. Первые же слова сорвались в плач:
– Госпожа кондуктор! Обратитесь, пожалуйста, к человеку, который, возможно, позавчера похитил у меня документы и деньги! Может быть, он возвратит документы, подкинет их в этом автобусе! Может быть, его сейчас здесь нет, но ведь можно делать объявления на каждой остановке… Я сама готова их произносить, чтобы не отвлекать вас от работы.
Автобусный мир затих, замер. Было слышно, как шумит двигатель, как стонет и скрипит металлическое тело старого салона.
– А если он сейчас здесь, и слышит меня… – Девушка уже просто зарыдала: – Гражданин вор! Я вас очень прошу… Оставьте деньги себе… Но документы! Только документы!..
По салону пошел ропот: «Безобразие… Просто ужас… Да в чем же дело-то?.. Ой, у меня сейчас инфаркт будет!.. Ну, когда же это прекратится!..»
– Я абитуриентка, – обращаясь ко всем, продолжала, девушка, по щекам которой ручьем текли слезы, а она даже не пыталась их утирать, – приехала поступать. Все было там, в свертке, все деньги и документы!.. Без них в институте даже не хотят разговаривать. Когда входила в автобус, все было при мне, а вышла – их не стало! Я не могла их потерять! Что теперь делать?!..
Салонный ропот перешел в гул возмущения, который, на правах хозяйки, решительно прервала кондукторша, всезнающая работница таксопарка, полноватая женщина средних лет, с незамысловатой прической-хвостиком и ярко накрашенными губами. Взобравшись на выступ в районе переднего колеса, она возвестила уверенным голосом трибунного оратора:
– Я вам скажу, девушка! – Все внимание салона перешло на кондукторшу, щеки которой, без того налитые, набрякли, запунцовели и затряслись в сильнейшем волнении. – Я тебе скажу и всем… – Как спикер, она постучала круглым кулачком по никелированной перекладине. – Я скажу свое мнение! Что воры нынче не те. Я давно работаю, много видела. Нет! Не благородные. Шушера! Да-да, шушера! – возвысила она голос, и в паузе прошлась взглядом по головам обилечиваемой паствы, как бы высматривая виновника девической беды. – Раньше подбрасывали документы, например, в почтовые ящики. В любой ящик бросят, – а почтовики потом в милицию отдают. Или сами, жулики, звонили домой жертве… Так, мол, и так, найдены документы! Как насчет вознаграждения! Действительно, черт с ними, с деньгами, пусть подавится! Зато документы целы. Их же пока восстановишь, не дай бог! А эти, современные!.. Они вам не то, что подбросят, а специально выкинут в мусорный контейнер, еще и посмеются меж собой: мол, ловко, шито-крыто! Или продадут каким-нибудь дельцам, лишнюю копейку на вашем горе наварят.