Миновав ржавеющий поперек обочины контрбатарейный радар, я поворачиваю за угол. Я сразу же вижу ее машину – свободного от обтекаемости зубра, скрученного из запчастей всех грузовых категорий. Подвеска необычайно высокая, над огромным бампером – барабан механической лебедки. За машиной я вижу водителя.
Незнакомка стоит, подперев спиной витрину заброшенного “Сбербанка”. Поверх дифирамбов несуществующим депозитам стекло в два слоя заклеено черно-белыми плакатами, призывающими сообщать о порослях железноцвета. На ветру плакаты плещутся, как паруса клипера, севшего на мель. Девица одета в куртку грубой кожи и штаны цвета афганской оливки. Прислали вот, мне на голову. Зачем прислали? Что, Левченко мне мало? Ладно, чего теперь причитать, хромоножка.
Сойдя с рассыпавшегося поребрика, я ступаю на проезжую часть. Девушка немедля поворачивает голову ко мне и едва заметно напрягается. Поймав мой взгляд, она взмахивает правой рукой, и тогда я замечаю, что у нее недостает половины указательного пальца. Мы могли бы учиться на одном курсе – на вид ей лет двадцать, если только не смотреть в глаза. Глаза у нее цвета стальной окалины, и даже вблизи они продолжают пристально и с любопытством меня рассматривать. Я отвечаю тем же. У нее выраженные, даже резкие черты лица, волевой подбородок и светлые волосы, чуть длиннее моих. Точеный нос и худые щеки усыпаны веснушками, а глаза прищурены; вблизи я вижу, что ее белки украшает сеть лопнувших капилляров – не выспалась, наверное. В телеграмме было сказано, что ее зовут Зоя.
– Привет опричникам! – говорит Зоя, протягивая руку. Покоробленный, я молча жму ее ладонь. – Ох и наплели мне про тебя, Петя, – как ни в чем не бывало продолжает она. Голос у нее с легкой хрипотцой, но довольно приятный. Наверное, таким хорошо петь романсы. – Укротитель Воронинского бунта. Ясно, чего тебя все в профиль снимают, – добавляет она.
Пепельные глаза скользят по уродливым рубцам, ползущим от моей скулы вниз через шею и под воротник. Совсем иначе меня кличут, когда думают, что не слышу. Уцелеть в Москве с моей стороны было бестактным, потому теперь я здесь. Опять. С глаз долой – из сердца вон.
Зоя невозмутимо извлекает из кармана штанов пачку “Победы” и, щелкнув колесом тяжелой, тронутой ржавчиной зажигалки, указывает пачкой в моем направлении. Я качаю головой, и Зоя понимающе выдыхает дым мне в лицо. Ее личное дело мне так и не дали, как ни клянчил. Было ли оно вообще у Штаба?