«…Ну и вот. А врачи ей и говорят: аборт тебе, деточка, нельзя делать – родить больше не сможешь. Ритка в слезы. Стыдно ей перед бабушкой беременной объявляться. Та ее в строгости воспитывала, хоть и жалела. Мать-то ее еще ребенком на бабушку бросила, все жизнь свою устраивала… Вот Ритка и была нелюдимой, недолюбленной. Вот и кинулась к первому парню, что внимание на нее обратил. И залетела.
А вообще-то раньше все строже было, сама, небось, знаешь… Во-о-т».
Приятельница моя с пышным именем Олеся Роландовна сидит у меня в библиотеке и рассказывает о подруге своей юности.
Давно сидит. Время от времени спохватывается: «ой, тебе, наверное, работать надо. Сейчас пойду». Но остается на месте. Да и куда ей идти – дома никто не ждет. А здесь кондиционер. Чай с печеньками. Ну и свободные чисто вымытые уши.
Порывшись в сумке, Олеся Роландовна достает таблетку, запивает ее чаем, – как птица, запрокидывая голову. Продолжает рассказывать.
Мне слегка нудно, и я вполуха слушаю о злоключениях Олесиной товарки. Тоскую по компьютеру. Он тихо урчит и призывно помигивает зелеными своими змеиными глазами.
Но постепенно я увлекаюсь повествованием и уже с неподдельным интересом слушаю свою гостью.
«И что ты думаешь?.. Так и вышло. Детей у Ритки уже не случилось. А ведь ей еще раз тогда сказали, предупредили о бесплодии, уже когда она на кресло взобралась, чтобы аборт делать…
Потом появился Женя. Свет в окошке. Влюбилась страшно. Он тогда в малой авиации работал. Высокий, статный. Тоже еврей. Красавец. Женат, конечно. Дети у него. Сразу ей об этом сказал, чтобы не рассчитывала на многое. Но Ритка уже с цепи сорвалась, не остановишь. И так его приваживала, и эдак. Готовила великолепно. А он пожрать далеко не дурак. Представь, она ему намоет кило черешни, первой, дорогущей, поставит перед ним. Он уработает всё и даже не спросит, пробовала ли она сама.
Я часто тогда у них бывала. Дружили крепко. Все выходные, все праздники вместе. Как уж он там жене докладывался, не знаю, а только ночевал у Ритки часто. И отдыхали мы вместе. Другой раз сядем на диван. Он обнимет-облапит нас обеих. И доволен.
Ко мне Ритка не ревновала, знала, что у меня на мужиков глаз не горит. Мне даже неприятно было.
Годы шли. Ритка к нему все крепче и крепче привязывалась. Подруг совсем у нее не стало, я одна. И только и разговоров у нее было, что о Жене ее ненаглядном. А он полнеть стал. Диабэт у него развился. И совсем уж он был не тот красавец, которого она полюбила. Тридцать шесть лет они были вместе. Да, тридцать шесть лет… Последние пять лет он к ней таки перебрался. Сидит, бывало, по целым дням в кресле перед телевизором. А ей ничего больше и не надо. Только и слышишь: “Женя, кушать… Женя, кушать…” А у него ж диабэт. Ему бы диэту…