Эта история, «ля мистикъ», приключилась не без романтического изюму. Муса Калдыбаевич Ыстыкбаев – азиятчик, дикарь и чингисхан, с малолетству страстно полюбил театр. Сначала смотрел на фотографические снимки известных артыстов, листал какие мог брошюрки, дни и ночи торчал при степных «акынах» – поэтах-певцах, а потом выдалась оказия – отец взял его с собою в город, по своим делам, да и показал спектакль. Ну, и погнали, как говорится, наши городских. Сам Муса происходил из высокого азиятского роду Ыстыкбаевых, – «биев», судей по-ихнему, богатых на востоке людей. Когда он повзрослел, его отправили постигать науки по юридической части. Отец, значить, хотел сделать его судьей и заместо себя поставить. Да только не суждено было сбыться чаяньям старика, Муса оказался баламутом и в судьи идтить не желал, а хотел по театрам шляться и на сцене антраша отплясывать. Приехав в цивилизацыю, назвался он Михаилом Николаичем Степаненко, чтобы снискать себе славу человека светского, ну, и чтоб не задразнили Мусой-колбасой, у нас, сами знаете, наш народ востер на такие выдумки. Отучился, как водится, в гимназии, изловчился говорить по-нашему, чисто, разорвал все сношения с отцом, заручился кредитом в подозрительном банке (впрочем, тоже азиатском) и с головою окунулся в жизнь театральную, ибо не имел в голове никаких мыслей, кроме лицедейских.
Надо сказать, что дела у него пошли быстро, талантлив оказался Мишка до черту. Особливо ему удавались роли комедийные, кривлялся он мастерски. Публика его полюбила, на выступлениях рукоплескала и всячески боготворила. Особенно по душе он пришелся женской части зрителей, так что вниманием слабого полу Миша обделен не был. Но, как у нас говорят, «и на старуху бывает проруха», случилось так, что втюрился наш Миша в одну, с позволения сказать, оперную штучку с божественным голосом – Елену Уранову, бывшую в фаворитках у самой княгини N, очарованной ее ангельскым сопрано. Вот Мишку и угораздило голову потерять, сам не свой он стал. Делать нечего, сердцу не прикажешь, набрался он смелости, спрыснулся одеколоном, придал своему лицу самое благородное выражение и открылся Урановой, представ пред ней со всеми своими чувствами. Оказалось, что сама Елена была не очень-то и супротив волокитства со знаменитой иноземщиной, ибо знала наизусть все его комедии и давно питала к нему тайную страсть.