А ещё книжка. Нет, скорее пухлый ежедневник, качественный, с
обложкой то ли кожаной, то ли «под кожу», с золотым обрезом на
страницах. Я заинтересованно раскрыл его и прочитал на первой
странице:
«То, что тут написано, очень важно! Меня зовут Михаил Нестеров.
Мне шестнадцать лет. Если я жив, верните мне эти записи. Если я
мёртв, то прочитайте».
Вряд ли обычный подросток начал бы свой дневник такими словами.
Да я вообще не думаю, что мальчишка мог вести дневник, это уж
скорее занятие для девочек.
Возможно, тут что-то очень важное. К примеру, дневник начат
после апокалипсиса. Что мне это даёт?
То, что его следует ожидать в ближайшие год-два.
В общем, стоило прочитать. В нормальной ситуации я бы даже
размышлять не стал.
Но парень меня спас, без всяких сомнений.
Как-то очень некрасиво получается.
Я достал из рюкзака бутылку «Мартеля», из-за которой едва не
стал жертвой варга. Говорила мне мама, алкоголь — зло... Сорвал
закатку из фольги, вынул пробку, понюхал.
О да!
Где-то в рюкзаке была и металлическая миска, и кружка, и даже
стопка. Но я глотнул прямо из бутылки, ледяной коньяк прокатился по
горлу горячей волной.
Хотя я недавно слопал банку фасоли (а может, и ещё что-то перед
ней), но в голове сразу же зашумело.
Читать или нет?
Я прикрыл глаза.
И снова открыл.
В дверь настойчиво звонили.
Что?
Дёрнувшись, я вскочил с кровати. Посмотрел на часы.
Полвторого. Ночи или утра, это уж, как угодно.
Форсайт кончился, я был в Москве две тысячи двадцать шестого
года.
Да что ж за невезение!
Меня ещё никогда не будили во время форсайта, я даже не знал,
возможно ли это.
Не одеваясь, я прошёл к двери, заглянул в глазок.
И обнаружил на площадке двух крепких мужчин в плащах и серых
костюмах, которые на них сидели как мундиры. Мужчины мрачно
смотрели в дверь, словно обладали рентгеновским зрением.
— Открывайте, Никита Валерьевич, — очень официально сказал один
из них. — Мы знаем, что вы уже не в форсайте.
Вначале я надел штаны. А только потом открыл.
И спросил:
— Вы знаете, сколько сейчас на часах?
Один из мужчин поднял руку, демонстративно посмотрел.
Сказал:
— Один час тридцать восемь минут пополуночи.
Если честно, то со стучащейся в дверь полицией я бы вёл себя
куда вежливее. Полицейские — ребята простые, могут и обидеться.
А тут прям на лицах написано «спецслужба». Какая именно —
уточнять нет смысла, их много. Но люди там вежливые и воспитанные —
ровно до того момента, как им дают приказ перестать
церемониться.