Максим одобрительно хмыкнул.
— Черт, она идеальна, — сказал он, небрежно меня поглаживая.
В том, как он прикасался ко мне, было нечто такое, от чего мой живот судорожно
сжался. Это вызвало воспоминания об Оксане, склонившейся над столом в ожидании
наказания. Я знала, что произойдет дальше, и от этого мне было неловко.
— Знаешь, а мы ведь до сих пор не разобрались с твоей
небольшой склонностью к поддразниванию, — сказал он, как по сигналу, подкрепив
свои слова одним легким шлепком.
Я попыталась увернуться, но путей к отступлению не было.
— Я не уверена… Думаю я… — но мне не удалось закончить
предложение. Часть моего разума, отвечающая за скромность, кричала о
недопустимости того, что должно было произойти, но чем глубже я погружалась в
этот омут, тем приглушеннее становился этот голос. Все это казалось неизбежным.
Я была связана, скрючена в три погибели с повязкой на глазах перед мужчиной,
которого едва знала. Моя кожа горела, в моем теле бурлили гормоны. Он сказал,
что остановится, если я произнесу стоп-слово, но в тот момент я не была уверена
в искренности его слов. Но страшнее всего было то, что я не знала, хотела ли я,
чтобы он остановился.
— Ш-ш, ш-ш, — произнес он. — Это твой первый раз. Я буду
нежен.
Я даже пискнуть не успела, как он снова подхватил меня на
руки и перевернул, уложив на свое колено. Та легкость, с которой он использовал
меня в своих целях, необычайно возбуждала. Даже если бы я не была связана, то
не смогла бы его остановить.
Он стянул мои трусики вместе посередине, как можно больше
оголив мою кожу.
— Сначала будет немного жечь. Не противься. Попробуй принять
это. Грань между болью и удовольствием тоньше, чем думает большинство людей. — Максим
нежно погладил меня по попке. — Ты готова?
Я задрожала. Не знаю, буду ли когда-нибудь готова к этому.
Но, тем не менее, я кивнула.
Из-за повязки на глазах, я даже не могла видеть, как все это
будет происходить. Секунду назад его рука безмятежно меня поглаживала, а в
следующую, обрушилась на левую ягодицу. Боль была обжигающей, острой и
мгновенной, подобно пламени, опалившему мою кожу. Я протестующе хмыкнула сквозь
стиснутые зубы.
Удары наносились в устойчивом ритме. Никаких разговоров,
только безжалостные звонкие удары. Сначала я ничего не чувствовала, кроме боли.
Моя кожа горела под натиском ударов, и каждый шлепок, казалось, жалил сильнее,
чем предыдущий.