Сол пропала появилась лишь спустя сорок минут – заплаканная и испуганная. Пришлось взять ее за руку и вести обратно в номер. Молча умыл, нашел теплый лыжный костюм, кинул в нее. Пока малышка переодевалась, Арат вспоминал, как вот так же всегда собирал ее в школу. Уже почти не злился. Сестра пыталась поймать его взгляд, будто хотела сказать что-то важное. Нет, пусть дозреет. Пусть еще подумает. Ей не помешает.
Центральный рынок столицы действительно жил своей жизнью да так бурно, будто и не было на дворе полноценных тридцати (все же теплеет) градусов ниже нуля. Да, монголы – очень смелый и стойкий народ. А зима – время праздников, и огромный столичный рынок мог поразить даже самого искушенного туриста. Чего тут только не было!
Тапочки, разумеется, тоже нашлись. Мягкие, кожаные – словно расшитые бисером туфельки, отороченные мехом, с мягкой подошвой из верблюжьего войлока. Произведение искусства. Стоившие, как картина в "Щуке" в разгар ценового сезона.
Он прочел на оранжевом ценнике: "домашние женские туфли с соболем" и тихо засмеялся. Вот таких, "с соболем", было всего лишь две пары, Арат хотел купить обе – для Марины, но изнывающая от скуки подружка сестры успела утащить у него из-под носа вторую пару. Пусть. Не скандалить же из-за тапочек, в самом деле!
Устали, разумеется, замерзли, нагрузились сувенирами и даже начали разговаривать. Не сквозь зубы, а так, словно и не было той безобразной сцены в номере.
До самого отлета Арат был один у себя, упаковывал подарки, собирал вещи, отвечал на сообщения. Хоть он и числился в учебном отпуске, совсем спрятаться от работы дипломату никто не позволил.
А в Нью-Йорке сейчас глубокая ночь, и Марина давно должна спать. Взглянул на окошко месса, горевшее вдруг зеленым. Не спит.
— Малыш, чем занята – в такой поздний час? Я — жду самолета.
— О! Ты тоже со связью? Рисую. Прости, невозможно занята, громадный заказ. Мы с Лизой всегда под новый год халтурим, и счет на минуты, потом расскажу.