– Служу Империи! – не отдавая чести,
разворачиваюсь и, под перешептывания свитских, шагаю на выход.
Почти в самом конце бальной залы, словно нож в сердце, в меня
вонзается холодно–равнодушный взгляд Мариэль. Полные, чувственные
губы, еще вчера ночью шептавшие мне страстные слова любви, кривятся
в пренебрежительной усмешке. Меня уже списали. Ну, это вы зря!
Улыбаюсь ей в ответ, отчего баронесса бледнеет. Не пугайтесь, Ваша
милость, гвардия с женщинами не воюет. Посылаю ей воздушный поцелуй
и под изумленный гомон придворных бездельников выхожу в ночь.
Недоделанных дел так много, а времени мне отведено так беспощадно
мало! Успеваю услышать на задворках сознания сочувственный голос
подселенца:
– Ну и гадюшник, этот твой высший
свет, Сиятельство! – и проваливаюсь в темноту.
В то же мгновение ослепительно
вспыхивает яркий свет. Сквозь пелену боли прорывается знакомый
голос.
***
– Дима, нам надо расстаться...
Смотрю в знакомые и в то же время
абсолютно чужие глаза.
– А она ничего, — тут же выдает
сиятельный подселенец, — Лоска, правда, не хватает, но откуда ему
взяться у простолюдинки.
Лениво огрызаюсь в ответ:
– Заткнись, благородие.
– Тогда уж высокоблагородие, неуч, —
насмешливо отзывается граф.
– Ты знаешь, мне похер! – а ведь я
думал отболело, отлегло. Но нет. Особенно, вечным укором мне
прячущие глаза дети. Наверное, я был не лучшим отцом. Всегда на
первом месте была работа. Ну а как иначе? Мужчина должен
обеспечивать семью. Вот и упустил. Пока мотался по командировкам,
метался между объектами, ругался с клиентами и прорабами, воевал с
гастарбайтерами, жена нашла себе того, кто обеспечит и при этом
вниманием не обделит. И ладно жена, но сын с дочкой! Именно дети
ранили больнее всего.
– Хам! – высокомерно выплевывает
граф. Только хрень все это. Эмоции и мысли, в отличие от памяти о
прошлом, у нас теперь одни на двоих. И я знаю, что граф так же
далек от сословного снобизма, как я от высшего света. Хотя стоит
признать, если Сиятельство захочет, то может быть изрядным
говнюком, но в том серпентарии, где он вынужден был обитать
по–другому никак.
– Благодарю Вас, граф, — и я сейчас
совершенно серьезен. Просто знаю, что за напускной язвительностью
графа скрывается сочувствие и растерянность. Мы застряли в
собственной памяти. Плюс непонятные приступы боли. Так быть не
должно. Хотя кто знает, как должно, а как не должно. Технология
переноса сознания только-только тайно проходила полевые испытания в
лаборатории ДДР, когда Т’Лин был приговорен собственным монархом.
Директором Департамента дальней разведки, непосредственным
начальником графа был старый друг отца. Он и предложил Дмитрию (да,
мы тезки, оба Дмитрии, только я Никитич, а он Евгеньевич) стать
участником испытаний. Это был шанс вернуться и отомстить. И
плевать, что мстить придется Императору. Не в первой гвардии решать
судьбу монарха. Тем более Его Императорское Величество
зарвался.