[iv].
– Укандахать надо было бабу, да все
рыжье себе прибрать, – хмыкунул молодой.
– Дурак! – вдруг взвился проводник, –
То Тэри амгэ[v] был. Злой дух. Он сам бы
тебя укандахал.
– Да я тебя! – истерично взвизгнул
молодой.
– Сявка! – рявкнул Лютый, – Усохни!
Пытышка прав, негоже таежных духов гневить.
– Лютый, ты чего?! – обижено протянул
молодой, – Косоглазый дураком меня назвал!
– Правильно назвал! Дурак и есть! –
осадил главарь Сявку под хохот остальных бандитов, –
Берлять[vi] давайте, – распорядился
Лютый, – Да с офицериком потолковать пора.
Володино сердце екнуло. Вот и пришла
к нему смертушка лютая. Обидно. Не так он хотел бы умереть. Не от
руки бандитов, в лесу, без боя и славы. Почему он не погиб на
дороге, как остальные казаки?! Хотя и так ясно. Его специально
оставили в живых. Осипов напрягая руки, попытался растянуть веревки
в тщетной надежде вырваться. Ничего не получилось, только в глазах
потемнело от боли в раненом плече.
Внезапно над поляной повисла мертвая
тишина. Смолкли голоса и смешки бандитов, шкрябанье ложек по
котелку, замолчала ночная птица. Даже треск костра стал слышен
приглушенно, будто сквозь вату. Из ночной таежной тьмы в пятно
света от костра вынырнула бесформенная фигура со светящимися
серебром глазами, от которой веяло ледяной потусторонней жутью.
Володя, шепча молитву непослушными разбитыми губами, напрягая все
силы и стиснув зубы, чтобы не потерять сознание от боли,
перевернулся на бок, чтобы ему было видно, что происходит у костра.
Кто бы там ни был, а казак всегда встречает свою смерть лицом к
лицу.
Варнаки сидели, замерев будто
каменные степные идолы. Кто, поднеся ко рту ложку с варевом, кто,
наклонившись над котелком. Один завалился на бок головой к костру,
и пламя охватило его волосы. Они что, все разом умерли? Да нет же!
Глаза живые, бегают! Даже у того, что упал головой в костер. И от
того становилось еще страшнее!
– Боже, во имя Твоё спаси мя и в
силе Твоей суди́ ми, – не помня себя, бормотал с детства заученные
Осипов, наблюдая, как темная фигура, одетая в светлые,
разрисованные богопротивными шаманскими узорами одеяния, склонилась
над одним из варнаков и на землю из перерезанного горла бандита
хлынула кровь, – Боже, услыши молитву мою, внуши глаголы уст моих:
яко чуждии восташа на мя, и крепцы и взыскаша душу мою, и не
предложиша Бога пред собою, – а неизвестный умело орудовал своим
ножом словно делал привычное, обыденное дело, убивая и убивая
сидящих у костра людей, – Се бо, Бог помогает ми, и Господь
Заступник души моей: отвратит злая врагом моим: истиною Твоею
потреби их, – никогда еще Осипов не молился так истово, так
искренне, как в этот страшный миг, – Волею пожру Тебе, исповемся
имени Твоему, Господи, яко благо: яко от всякия печали избавил мя
еси, и на враги моя воззре око мое.