– С такими словами поосторожнее, святоша, – щурюсь и, отвлекшись на нее, вываливаю в кашу до фига больше соли, чем полагается. – Твою мать, блядь!
Машка хохочет.
– Ярик. Дурачок, – поднимаясь, забирает у меня тарелку.
Отлично. Пыток едой избежал. Где там мои чипсы?
Но не тут-то было! Она наливает мне новую порцию.
– Черт…
– Все равно будешь делать, что я говорю.
– Живешь одним днем, святоша. Завтра устрою тебе! Кровь за кровь.
– Уже трясусь, Ярик, – сама подсаливает мне кашу.
– Чувствую себя, как дома, – прослеживаю за тем, как девчонка на свое место возвращается. И слава Ктулху, а то у меня, несмотря на вызываемую кашей тошноту, в груди от ее запаха спирать стало. Щекотно так. Колко. Горячо. И сердце новый разбег взяло. – Под маму мою решила закосить?
– Куда мне?! – разводит руками, прежде чем продолжить есть. – Просто не хочу, чтобы ты умер от язвы. По крайней мере, не до того, как нас отсюда вызволят.
– Об этом не волнуйся. От язвы так быстро не умирают.
– Как быстро? – вздыхает «сеструля». – Яр, по правде, пора признать, что мы не знаем, как долго здесь пробудем.
– Точняк, бля. На стенгазету этот лозунг. Крайне оптимистично, я считаю! И заготовки на зиму делать начнем.
– Какие заготовки?
– Мне откуда знать!
– Газету можем нарисовать после обеда, – тянет с поразительным спокойствием. – Точнее, ты рисуешь, я подписываю. Помнишь, в школе так всегда делали?
– Это когда ты без моей доброй воли вызывалась подготовить эти чертовые газеты, а рисовал их всегда я?
– У тебя хорошо получалось! И, к тому же, было прикольно! Признай.
– Очень. Прям лучшие воспоминания. Школа, школа, я скучаю… – заряжаю тихим басом, прежде чем отправить в рот первую ложку каши.
– Ну, ты и бука, Ярик, – фыркает Титова. А потом так неожиданно всплескивает руками, что у меня эта каша чуть обратно не идет. – Все, решила! Я тебя исправлю.
Конечно, блядь…
Направляю на «мисс Мэри Поппинс» взгляд из-подо лба. Лыбится прям в тему «ах, какое блаженство, знать, что я совершенство…».
Красоте салют!
– Нет, святоша, это я тебя исправлю. Будь уверена.
17. 16
Ева Титова
– Что значит, вы не знаете, что еще можно предпринять? Что это, мать вашу, должно значить?! Прошло две недели! Две недели!!! Вы не дали никакого результата, – слова из груди болезненным ревом выходят.
И это еще самое малое… Большая часть непрерывной и мучительной тревоги внутри остается. Ее нельзя выдохнуть. Невозможно ослабить. Никак не смягчить.