Дмитрий молча развернул старуху и подтолкнул к церкви.
- Иди уже!
Она, вывернувшись, хлестанула его травою по лицу.
- Иродище! Рожа страшная! А все почему? Все потому, что ты
Господа не уважал! Вот тебя и наказали… грешника! Как есть
грешник!
- Вороны, - тихо произнес Дмитрий. – Они рядом. Вдруг да
услышат.
А потом резко отступил, руки убирая и быстро так, будто боясь,
что старуха бросится следом, захромал прочь от церкви. Причем чем
быстрее шел он, тем сильнее была хромота.
Лют потянул меня следом.
И я пошла, пока старуха, задравши голову, выглядывала в небе
воронов.
Недалеко?
До речушки и вправду недалеко было.
Она, выбираясь из леска, разрезала луга пополам. И меж них уже
привольно расплескивала синие-синие воды. Берега её пологие
поднимались по-над рекой. И здесь уже снова звенели, гремели силой
травы.
Кошачья лапка.
И клевер золотистый. А вон и шуршащий. Уже на самом песке – цмин
с желтыми нарядными головками. А из воды выглядывали тонкие ниточки
осок.
- Дмитрий, значит? – первым заговорил Лютобор и меня за спину
задвинул.
Дмитрий хмыкнул.
И кивнул.
- Он самый… Дмитрий Дмитриевич, - он провел руками по лысой
голове. Шрамы от ожогов поднимались и по ней, слева больше, справа
меньше. – Ласточкин… Извини. Тут… хрен поймешь, с чего рассказ
начинать. Если спрашивать есть, спрашивай.
Спрашивать было о чем, но… я почему-то не могла и рта открыть. И
Дмитрий все правильно понял.
- Батюшка наш, твой дед, стало быть, при церкви этой был.
Батюшкой. Блин, по-идиотски звучит.
- Как-то ты на попа не больно тянешь, - заметил Лютобор.
- Ну… попы тоже люди. И как люди, разными бывают. Мне вот
смирения не хватает крепко. И не только его…
- Пороли мало?
- Пороли как раз так, что порой думал, зашибут к… тут знать-то
надо. Церковь эта – старая, то есть не сама, но некогда тут иной
храм стоял, почитай, едва ли не с тех времен, когда на землю эту
крест только-только пришел.
Что-то мне уже начало не нравится.
Я переглянулась с княжичем.
А Дмитрий опустился на берег, ноги вытянул, вздохнул.
- Стоять тяжко. Сидеть тоже не особо, хотя в свое время изрядно
меня подлатали…
- Где?
- Да… после уж. Тут собьюсь. Рассказчик из меня еще хуже, чем
поп.
Ему было больно. И я слышала эту боль, тщательно скрываемую, но
давнюю, выпестованную, родную уже почти.
- В общем… и Ласточкины при той церкви… вроде как предок наш,
дальний, в те незапамятные времена из Царьграда прибыл, дабы нести
людям свет истинной веры. Так во всяком случае отец уверен был. Его
Дмитрием звали.