Я очнулся в темноте. Ломило затылок, болели плечи и особенно
спина, словно на ее месте был один огромный синяк. Руки сзади были
схвачены чем-то тонким и прочным: проволокой или жгутом. Он
врезался в тело, доставляя крайне неприятные ощущения. И еще мелкая
пакость - сухость во рту, прямо Сахара, даже горло одеревенело от
тоски по глотку воды. Но мое самочувствие сейчас не имело большого
значения - я могу терпеть боль и любой дискомфорт. Управляя
вниманием, могу их просто не замечать. Сейчас важнее определиться,
где я и что можно предпринять в нынешних условиях.
Здесь воняло гнилыми тряпками и какими-то отбросами. Звуки…
легкий шелест ветра за окном и, кажется, шорох метрах в пяти от
меня. Крысы? Я не люблю крыс. Можете смеяться, но есть такие люди,
которые их любят. Я лично знал когда-то троих или четверых. Один из
них, римлянин в эпоху Октавиана прикармливал крыс в своей бедной
лачуге, хотя сам жил впроголодь. И мы с ними поссорились из-за
пустяка – я пнул крысу у порога его дома.
От краткого воспоминания я снова вернулся в реальность,
вглядываясь в темноту. Окно… Окно здесь есть и лишь одно. Оно в
форме арке высоко под потолком – скорее всего я в подвале. Если
приглядеться, то видно на окне решетку из толстых вертикальных
прутьев, а за ней звезды. Ночь или поздний вечер? И меня, Астерия,
ждет дома мама. От последней мысли я даже рассмеялся. Хотя это не
слишком смешно. Я не хочу, чтобы из-за меня переживал человек
небезразличный мне. Но увы, это происходит и неизбежно будет
происходить всю мою жизнь, потому что Астерий не любит жить скучно.
Кому-то это покажется глупостью, но на самом деле глупы они - те,
которые ограничены памятью одной жизни, и ту единственную
предпочитают прожить, спрятавшись от нее под одеялом.
В моем случае хорошей новостью можно считать то, что я еще жив.
Если бы «волки» хотели бы убить, то убили сразу, а не переводили на
меня недешевые дротики с транквилизатором. Но, с другой стороны,
разве меня не хотят убить? Иначе, зачем Лис с помощью госпожи
Евстафьевой заманивал меня в «Ржавый Париж» и зачем Варга старался
достать до моего сердца острием ножа через живот. Как все это
сложить воедино? Пожалуй так: я им пока нужен. Возможно лишь для
того, чтобы сполна поквитаться со мной, отомстить за унижение в
«Ржавке», за полуживого Лиса, за сегодняшний позор во дворе
«колбасника» и убить лишь потом, вдоволь поглумившись надо мной.
Есть еще небольшая странность, почему меня только сейчас отпустил
транквилизатор? Да, в этих дротиках очень сильное действующее
вещество, но его действия хватает на полчаса, может, чуть больше. А
если за окном уже темно, то прошло не менее часов семи-восьми.
Наверное, волки, опасаясь, что я очнусь раньше, опоили меня чем-то
для верности – отсюда эта скверная сухость во рту и горле. И еще
важные вопросы: что с графом Сухровым и Лужей? Они меня специально
повели туда, где ждала засада? Похоже на это. Ребята, стоявшие
возле двух эрмимобилей могли не представлять большой угрозы для
нас. Ну сколько их было шесть-семь? Мы бы справились с ними, если
бы Еграм оказался на моей стороне. Итак, очень вероятно, что Сухров
с самого начала играл за «волков». Может он был на подстраховке:
если в моем поединке с Варгой сложится не в их пользу, то, как
говорится, план «Б» - навести на засаду. Но есть кое-что твердое
против этой версии: зачем Еграм тогда спешил увести меня из двора
«колбасника»? Ушел бы сам, забрав своих, оставив одного против
банды Лешего. Ему так даже выгоднее: он как бы не виноват, знать не
знает, что там со мной потом случилось. И если я окажусь в минусе,
он снова станет горой школы. Только по разговорам, которые мы с ним
вели последние два дня, я не заметил ничего похожего на замышляемое
предательство. Ведь я кое-что понимаю в хитростях движения ума и
человеческих эмоций. Я, намеренно трогая непростые темы по
готовящемуся поединку с Варгой и его последствиям, отслеживал
реакцию Сухрова.