Я выдохнул.
Тот же день, позже
Новгородская область, деревня Цемена
Автобус вывернул с грунтовки на асфальт, и мы с облегчением
выдохнули – неторопливое переваливание из ямы в яму надоело всем.
Минута, и я начал клевать носом. Сейчас, в тепле, под мерный гул
мотора, меня начало отпускать.
Всё, баста. Всё позади. Ржавое боевое железо, сортировка
человеческих костей, поднадоевший лагерный быт. Арлен этот мутный…
Гражданка Лапкина, с присутствием которой постоянно приходилось
считаться. Просьба-приказ Тыблоко… Раскрывшийся с неожиданной
стороны Лексеич – что, теперь и от него шухериться?
Кузя еще норовит ножки свесить… Вот не было печали! Хотя,
конечно, следует признать, ножки чудо как хороши…
Потом. Все потом. А пока я хитро извернулся, укладываясь
на подергивающуюся спинку, и соскользнул в прерывистую, не
приносящую облегчения дрему.
Очнулся от яростного скрежета коробки передач. «Пазик»
дернулся, скатился на обочину и встал. Я поднял тяжелую голову и
посмотрел в забрызганное дорожной грязью окно.
Да, после войны эта деревня так и не поднялась. Десяток
невысоких изб жался к раздолбанной дороге, вот и весь населенный
пункт. Довольно безотрадное зрелище, к тому же бревенчатые стены
уже обрели седовато-серый цвет и не радовали свежестью срубов.
Впрочем, мы насмотрелись такого, еще когда тряслись на автобусе
из Старой Руссы. Тогда лица вытянулись даже у педсостава – для
ленинградцев глубинка новгородчины смотрелась как иная, практически
неизведанная страна. Здесь вдоль черноводных речушек стеной стояли
густые первородные леса, а редкие поселения в испуге жались к
единственной колее, словно ища в ней спасение. Улиц тут не
водилось, а сами поселяне, казалось, были словно другой породы,
мелкой и жилистой. В общем – не Невский; какой-нибудь зачуханный
Металлострой под Питером, глядя отсюда, казался почти Парижем.
Пока мы шли по деревне, приминая первые зеленые стрелочки, то и
бодрое тюканье топора слыхали, и раздумчивое мычанье. Жалобно
поскрипывал колодезный «журавль», глухо бренча цепью, лениво
брехала собака, а вот голосов не слыхать.
Местных мы углядели за околицей – деды и бабы шагали на
маленькое кладбище, по тропинке к болоту Пахинский Мох.
– Чистенько, – с оттенком удивления выразилась Чернобурка.
– Ухожено, – согласился я.
Братские могилы выстроились в тени, скорбным рядом единообразных
стел, а плакучие березы да статные ели плюсовали панихидному месту
тихую и кроткую лиричность. С тусклой чугунной плиты, вделанной в
огромный валун, читалось суровое: «Вечная слава павшим героям!»