Но если речь заходила о его шуточных стихах и куплетах, становился обидчив. Может быть, потому, что никак не считал это своим главным делом, а во всем второстепенном, борясь с хаосом своей жизни, он был необыкновенно педантичен, строг и собран, требуя от себя и быстроты, и четкости. Обвинение в негодной рифме или, не дай Бог, ошибке, нарушало регулярность его литературного быта, что было для него невыносимо.
Из Пушкинских Гор Сергей Довлатов написал мне среди прочего:
«…Сафонову привет. Пишет и хорошо. Хуже, если б воровал.
Я тоже написал стихи, которыми здесь и прославился.
Нечто вроде заклинания для местных купальщиков:
Если какаешь в реке.
Уноси гавно в руке!
В ответе я указала Сергею на то, что «говно» пишется через «о», а не так, как слышится.
Сергея раздражил этот грамматический подвох.
В очередном письме он не без ехидства цитирует «Песню Рулевого»:
«Возвратите мне душу, Летучий Голландец!
Сёр Ван Страатен, тошно молчать у руля!
Этот чертов Мальштром и морей этих танец,
В этой стуже всегда где-то возле нуля…»
И спрашивает:
«Как Вы думаете, тартуская студентка, что это может означать? Нельзя ли поинтересоваться у Минералова (тартуский структуралист и сочинитель, наш общий знакомый. – Е.С.). Этот человек с загадочной фамилией мне небезразличен, особенно в части грамматики».
В другом письме:
«С удивлением констатирую: Ваш земляк с гоголевской фамилией Минералов дельно написал в «Литгазете»…
…Мне рассказывали, что пьяный Твардовский вечно орал: ««Ну что за мерзкая фамилия – Смоктуновский, а Гамлета сыграл лучше меня!..»»
Спустя много лет я прочла у Сергея рассуждения о том, что грамматические ошибки гения наделены неким высшим смыслом. Вот Гоголь писал «щикатурка» вместо «штукатурка» и не захотел исправлять, когда ему указали на ошибку.
Но в минуту горьких сомнений Сергей все-таки вернул «говну» его грамматический статус.
* * *
Оформив отпуск и даже получив отпускные, Сергей тем не менее пришел на следующий день на работу.
– Не верю я, Лиля, что они мне будут платить деньги ни за что, просто так!
Однако Сергея заверили, что он действительно может целый месяц не появляться в редакции.
– Это невероятно! – не успокаивался он. – Быть не может.
И вспомнил один из своих «лишних» сюжетов.
Глубокой ночью, в совершенной тьме, позвал его с верхних нар взволнованный шепот: