Улыбка приручителя чуть поблекла, а сам он прищурился, молча глядя на разом подобравшегося кронпринца.
— Он все еще жив и относительно здоров — Алексей сейчас напоминал хищника, почуявшего добычу: кронпринц подался вперед, глядя прямо в глаза «названному брату». — Убьешь меня, и он умрет вместе со мной.
— Хочешь мне что-то предложить или просто страшно отправится на тот свет и ты тянешь время? — Артур многому научился в новом мире. Например, сохранять спокойный голос в тяжелых ситуациях, хотя больше всего ему хотелось взять пустой револьвер за дуло и расколотить этому хлыщу всю рожу тяжелой рукояткой.
— Моя жизнь на его. Позволишь уйти в немецкое посольство, а я расскажу, где спрятал твоего старикашку. — Взгляд Алексиса выражал презрительное превосходство. Несмотря на рану и явно превосходящие силы, он считал себя хозяином положения. — Считай это кратким перемирием. Не причиняем друг другу вреда до его окончания.
— Откуда мне знать, что ты меня не обманешь? — подозрительно прищурился юноша.
— Твой покровитель разве не говорил, что любая сделка между такими, как мы, не подлежит нарушению? — деланно удивился кронпринц.
Приручитель стиснул зубы, мысленно сосчитав до пяти. Люци не упоминал ничего подобного, однако что-то внутри юноши, какое-то шестое чувство, подтвердило слова Алексея. Артур точно знал, что его соперник не лжет.
— Ты же знаешь, что я не остановлюсь, пока не убью тебя.
— Не сможешь, — мерзко ухмыльнулся кронпринц. — Но право попытаться после того, как перемирие закончится, у тебя будет.
Артур молчал, пристально глядя на насмешливо скалящегося соперника.
Комаровский был его вассалом. Первым, не считая Хетем с Ари, кто поверил в него и присягнул на верность. Да, старик выставил свое условие за верную службу, но это условие было продиктовано честью, и граф держал свое слово. К тому же Артур не питал иллюзий о том, как здесь обходились со стариком. Состояние других пленных, оборудование в пыточных, сваленные в беспорядке тела в камерах… Все это ясно показывало, что люди здесь были не более чем игрушками, которые ломали на потеху. Комаровский страдал с первого же дня заточения.
«Пока я спасал принцесс, жрал стряпню Мэрилин и обнимался с каддэями, его пытали… А теперь я еще думаю о том, готов ли обменять его жизнь на отсрочку собственных планов? Как давно я стал таким уродом?»