– А как насчет писем от папы?
– Они просто перестали приходить.
– И вы о нем вообще ничего не слышали?
– Ничего, – сказала Мег глухим, убитым голосом.
Между ними воцарилось молчание, осязаемое, как черные тени деревьев, что падали им на колени. Сейчас эти тени давили на них, будто обрели собственный вес.
Наконец Кальвин спросил сухим, ровным тоном, не глядя на Мег:
– Ты не думаешь, что он погиб?
Мег снова вскочила, и снова Кальвин усадил ее на место.
– Нет! Если бы папа погиб, нам бы сообщили! Телеграмма приходит или что-нибудь. Всегда сообщают!
– А вам что-нибудь сообщили?
Мег сглотнула, сдерживая слезы, и выдавила:
– Ну, Кальвин, мама же пыталась выяснить! Она и в Вашингтон ездила, и все такое. И ей сказали только, что папе поручена секретная и опасная миссия и что мама может им гордиться, но он… пока не имеет возможности с нами связаться. И что как только что-нибудь станет известно, нам сразу сообщат.
– Мег, ты только не злись. А ты не думаешь, что они и сами ничего не знают?
По щеке у Мег поползла слеза.
– Ну да, этого я и боюсь…
– Почему же ты не плачешь? – мягко спросил Кальвин. – Ты же с ума сходишь из-за папы, верно? Так поплачь. Тебе станет легче.
Мег ответила голосом, дрожащим от слез:
– Я и так слишком много реву. Надо быть как мама. Надо держать себя в руках.
– Твоя мама – совершенно другой человек. И она намного старше.
– Я бы тоже хотела быть другим человеком! – срывающимся голосом сказала Мег. – Я себя ненавижу!
Кальвин снял с нее очки, достал из кармана носовой платок и вытер ей слезы. От этого заботливого жеста Мег совсем расклеилась. Она уткнулась головой в коленки и разрыдалась. Кальвин молча сидел рядом и только время от времени гладил ее по голове.
– Извини, – всхлипнула она наконец. – Извини, пожалуйста. Ну вот, теперь и ты меня ненавидишь!
– Ой, Мег, ну ты и правда тупая! – сказал Кальвин. – Да встреча с тобой – самое лучшее, что со мной случилось за много-много времени.
Мег подняла голову, и лунный свет озарил ее мокрое от слез лицо. Без очков ее глаза сделались на удивление красивыми.
– Если Чарльз Уоллес – уникум, то я, наверно, вообще ошибка природы.
Когда она заговорила, в свете луны сверкнули скобки у нее на зубах.
Она ждала, что Кальвин ей возразит, но он вместо этого сказал:
– Ты знаешь, а ведь я впервые вижу тебя без очков.