И несколько раз грустно покивал головой.
Больше я его не видел.
Я догнал группу профессоров Академии, медленно шедших по 4-й линии. «Да-с, батеньки мои, – говорил Маковский, – надо и честь знать: пожили, свое сделали, а там пусть и другие что-либо скажут».
Рядом шел в глубоком раздумье, заложив руки за спину, высокий Дубовской.
* * *
В 1923 году носились слухи, что Репин умер, и только в 1925 году я узнал от товарищей, что это неверно, что он еще жив. Обрадовавшись такому известию, пишу ему привет и получаю от него письмо.
В письмах обрисовывалась жизнь Репина, его постепенное увядание, и видно было, как то малое, что жило в этом великом человеке, стало, подобно зловредному микробу, размножаться, заполнять весь организм, пока не повергло его в прах.
Беру выдержки из его писем по годам.
5 декабря 1925 года:
«Дорогой Яков Данилович!
Вы меня так обрадовали Вашим письмом!.. Вы желаете знать, что я работаю? Это самое печальное время: темно, и холод одолевает. В мастерской 2 градуса тепла, на дворе более 10 мороза – стало теплеть.
При такой температуре одолевает лень. В нижней зимней столовой – спальня и проч., всего одна комната, я работаю мало…
Передвижники сходят со сцены… особенно неприемлемым является отсутствие Маковских. Уже и А. В. [Маковского] нет… Живут еще: Поленов, Васнецов и немногие ровесники…
Боюсь, если заживусь, – плохо придется кончать…
Простите за эту грустную повесть. Надеюсь, если еще соберусь писать Вам, подвернется что-нибудь занятнее.
Пожалуйста, вперед условие: буду писать Вам, если буду получать от Вас.
Вас любящий Ил. Репин»
С письмом прислал карточку – открытку, где снят с букетом цветов в день своих именин.