– Вы считаете, что она могла украсть колье?
– Да такая не только колье, а цельный диван могла бы вынести за милую душу…
– А что на счёт служанки Луизы Евгеньевны?
– Люська-то? Нет, это Вы не верьте, Ваша Светлость. Она ещё ребёнок совсем. По-русски знает. Глупенький ребёнок ещё. Ничего она украсть не могла
– Хозяйка не очень беспокоится за свою служанку, не так ли?
– Она вообще не за кого, кроме своих драгоценностей не беспокоится. Это Павел Митрич благодетель, а она любит только своё отражение
Воротынский встал со стула:
– Благодарю Вас, Ефим Андреевич. Вы мне очень помогли. Если у меня возникнут ещё вопросы, я непременно к Вам обращусь
– Обращайтесь, Ваша Светлость, всегда рад помочь
Владимир Александрович вышел из кухни, прошёл в прихожую и поднялся в общий зал, где встретил Павла Дмитриевича, идущего из своего кабинета со списком.
– Составил? – спросил Воротынский, протягивая руку за бумагой.
Ахматбей пробежал глазами по фамилиям и протянул список брату:
– Да. Все, кто был в тот вечер
Владимир Александрович сел на канапе, положив ногу на ногу, и принялся читать:
– Ахматбей Пётр Иванович, Ахматбей Лев Иванович, Ахматбей Владимир Семёнович, Дурнов Павел Петрович, Жизелла Гроссо, Максимилиан Дельмас, Пётр Фёдорович Ольденбургский, Карл Фёдорович Грот, Николай Алексеевич Шаговской, Валентин Михайлович Шаговской-Покровский-Стрешнёв, Екатерина Ивановна Реверди – Воротынский закончил читать и поднял глаза на Павла Дмитриевича – Я знаком со всеми, кроме мадемуазель Гроссо и месьё Дальмаса
– Жизелла Гроссо – подруга Лили, а Дальмас – её двоюродный брат
– Никто из них по-русски не говорит?
– Нет
Владимир Александрович ещё раз просмотрел список, а затем сложил его и положил во внутренний карман:
– Луиза Евгеньевна скоро вернётся?
– Возможно. Она любит повертеться у модистки перед зеркалом
– Скоро же она забыла о своей пропаже… – со вздохом заметил Воротынский.
– Да что ты, Вова – Ахматбей поставил стул напротив канапе и сел на него – Она в глубокой депрессии
Владимир Александрович скептически посмотрел на брата и вновь вздохнул.
– Правда – добавил Павел Дмитриевич.
Воротынский покачал головой и повернулся к окну, слегка отодвинув двумя пальцами тюль.
Когда часы пробили одиннадцать, к дому Ахматбея подъехали утеплённые белоснежные сани с вензелями и бронзовыми цветами, запряжённые тройкой белых орловских рысаков. На запятках, не смотря на мороз, стояли два лакея, облачённые во французские платья XVIII века и в треугольных шляпах с вышитыми мехом полями. Когда сани остановились, один из лакеев отворил дверь, и на мощёный тротуар ступила своими ярко-красными, на деревенский манер, высокими сапогами, одетая в соболей, песцов, бобров и куниц, совершенно безвкусно скомпонованных в единый наряд дама, с надменным, равнодушно-властным взглядом. Это и была Луиза Евгеньевна де Бертлен, ныне княгиня Ахматбей. Второй лакей выгрузил из саней около десяти самых разнообразных коробок и свёртков, каким-то волшебным образом умудрившись их уложить в одну башню на своих дрожащих от холода руках, и занёс всё это в дом, сразу после того, как княгиня провояжировала в услужливо распахнутую перед ней другим лакеем дверь парадной особняка.