Еле в стайку заташшили. Сено-то сгребли с кормушки, чтоб ей подослать, да и увидели в кормушке-то четверть самогона.
Дарья его к Новому году припасла. Какой Новый год без хорошей выпивки?
Мы этой самогонкой тряпку смочили, и к ноге коровьей намотали, где ушиб. Тут же и чашку нашли вытерли её от грязи, выпили помаленьку
Закусить нечем… Лушка стоит, замолчала, видно ушиб перестал болеть, от самогонки согрелась нога… а может удивилась как мы её подоили. А чё тут… кака наука? Вымя полное, молоко само бежит. Выпили из горла, сколь кто смог, закусили молоком… выпили
Закусили… пошло… Корова подоена, четверть почти пуста… -Ах вы гады, пропойцы несчастные… где только взялись на мою голову?
– Как вы остолопы корову- то не напоили…? А где язви вас молоко-то?
Вылакали гады…
Только и помню этот крик Дарьи… ох-ох-хо… грехи наши тяжкие! -Вот смерды —то!
Опять вспомнилось… смешно…
Уж смеркаться начало, тени длинные потянулись, солнце вот-вот свалится за озерко, что за деревней
На тот момент вспомнилась мне было не к месту одна картина…
– Давно это было… но уже после войны. У меня уже трое ребят было. Шли мы с другом Данилой с машинной станции, вот в такое же время. Ремонтировали там «Ниву», комбайн наш единственный. Не забывается та картина. В такой же сумерешный вечер шли, да и встретить бы нам не надо было …а вот встретили. Стоит телега запряженная и груженная кулями с картошкой. Овоще хранилище рядом, кругом никого
А голод был после войны похлеще военного. Поборы были дикие… всё отдавали ради победы. Ладно, терпели… как говорят на Руси… Бог терпел, и нам велел! Победа брат… она дороже всего.
Да соблазнился я скинуть куль картошки на плечо, Данила мне подсобил.
Аксинья промолчала, ни чё не сказала, намыла чугун картошек, растопила, глядя на ночь, печку… вот и картошка готова… в мундире.
Я Даниле большое ведро отсыпал… тот радостно домой потопал. Тоже не один жил, тоже орава за стол садилась. Только сели к столу, соль поставили, картошечку присолить (дети-то не знали, откуда такое счастье привалило) Радёхоньки… перекидывают горячую картошечку из руки в руку, подсаливают, дуют, чтоб приостыла, откусывают бережно, чтобы и крошечки не уронить. Стука в дверь не было, не принято было у нас стучать…
Не долго и следствие велось. Мне семь лет дали… Даниле пять за подмогу. Только через много лет я открыл сыну, за что сидел. А Данила там и помер, Царство ему небесное… туберкулёз свалил… -Какое уж там небесное? Сомневается кто-то…