Что же должно произойти и что будет дальше? — этого мы не знаем, – но присутствует внутренняя убеждённость, что это «что-то» неминуемо. Кроме нас, никого нет ни в домах, ни на улицах, – только прерывистое блеяние животи́ны, доносящееся с периферии окрестностей и желтые изогнутые усики улиточных фонарей, освещающие пустынные дороги.
Напряжённой пружиной привстаём с корточек, подсаживаясь вплотную друг к дружке и тотчас ощущаем мягкую, обнимающую бризом, прохладу, которая словно безмолвно напоминает, что мы действительно одни и рассчитывать нам не на кого.
— Марта, слышишь, сверчки зацвирикали и запахло тиной?
— Сверчки, это да-а, они такие лапопусики! – покачиваясь на корточках, с улыбкой на губах, умиляется Марта.
— Марта, но я слышу… бульканье! Этот звук вроде окружает!.. – едва не подскакивая, но вновь приседая, вскрикиваю я нервным шёпотом.
— О, Боже!.. Кажется, я что-то слышу! Что это? Что, Фелинка?!
— Кажется, это как-то связано с нашей прогулкой!.. Помнишь, где поляна с козами и мёртвыми… Оно пришло! – с дрожью в голосе, но твёрдой убеждённостью заверяю я, оборачиваясь к ней лицом, с глазами, прожжёнными ясностью, и напряжённой кривой улыбкой.
— Только не надо, не пугай, ты же знаешь… тьфу-тьфу!.. (Через плечо.) Господи, избавь! Ты про кого говоришь? – ужасается она побелевшим лицом, тряся меня за плечи.
— Март, мы в тот день были… посвящены!
— Но…
В этот момент раздаётся неестественно зычный и жутко продолжительный звонок в калитку».
Я вскочил со своих перин; сглотнул; включил ночник, и, не поверите, у меня до того зашлась кружиться голова, что перед глазами завертелись мириады блёсточек. Не сон, не сон! – я знал, чувствовал какой-то подвох, скрытую опасность, которая медленно подбиралась к моим девочкам. От волнения, которое меня охватило, я весь был в дыму и наэлектризован давлением. Хочу также отметить произошедшие во мне изменения: появилась какая-то лёгкость, радость и жизнелюбие. Затем я вновь подскочил к своему объекту наблюдений. Если же они в черепке Рутинезии, то, стало быть, запах варева рутинезийцев должен был за это время как-то улучшиться, что ли? Но приблизившись, мне стало ясно, что те дохляки не изменят своему запаху, даже под таким прекрасным предлогом… Они живут в вонизмах, облагораживают их, персонифицируют, собирают в баночки и ставят в морозильник, – для них это подобно благовониям миро. Они плодят детей именно в этих помоях, которые сами выделяют и которыми же питаются. Но стоит придерживаться толерантности: у них тоже, как и на других планетах, свои крысы в голове. Только вот